Пример 1. Я объехал весь мир, от Алжира до Занзибара, и отравился только однажды. Это случилось в ресторане здоровой еды в Беверли-Хиллз. Три дня я лежал в кровати, потея и трясясь, пока наконец не обратился в скорую помощь. Когда доктор спросил меня о симптомах, я ответил серией шуток (я всегда так отвечаю на все): «Док, мой язык цвета Вупи Голдберг и я блюю чьей-то чужой едой. И еще из обоих концов меня течет жидкость – в сущности, я – человекообразное канноли!»
Доктор засмеялся и позвал медсестру: «Повторите еще раз для нее!»
Я повторил на бис. То есть я помирал, но все равно шутил.
Доктор похлопал меня по плечу: «Мистер Рейсс, если вы способны шутить, значит, с вами все в порядке. Идите домой».
Через час они нашли меня без сознания на больничной парковке.
Пример 2. Мы с женой отправились на Гавайи в свадебное путешествие и посетили Перл-Харбор. (Это удобная метафора того, как прошел медовый месяц.) Мы стояли у руин авианосца «Аризона» – одно из самых печальных мест в Америке, – и я засмеялся. И вот почему: я заметил группу туристов из Токио, хихикавших и переговаривавшихся на японском. Наверное, они говорили: «Отлично мы тогда справились, чуваки! Видели, какую дыру пробили? Да-а, вот это был денек».
Быть смешным – все равно что быть длинным. Меня часто спрашивают: «А бывает, что вы утром проснулись несмешным?» Это как спрашивать Кобе Брайанта, не просыпается ли он иногда низкорослым.
Как и Кобе Брайант, я очень рад, что у меня такая работа. Сто лет назад кто-нибудь вроде Кобе работал бы в магазине – он был бы парнем, которого вы просите достать товар с верхней полки. Точно так же и я: сто лет назад кто-то вроде меня просто сидел бы в дурке, завернутый в смирительную рубашку.
Но я не псих, не гений и не артист. На самом деле я курица. Иногда в моей голове формируются мысли; они разрастаются до таких размеров, что мне приходится их записывать, чтобы освободить место для новых. Точно так же курица несет яйцо. И когда люди его едят, курица думает: «Серьезно? Вы это жрете? Оно же у меня из задницы выпало».
Мне очень повезло с работой, потому что больше ничего я делать не умею. Я не танцую, не пою и не играю на музыкальных инструментах. Я не катаюсь на лыжах и не говорю ни на одном иностранном языке. Всю эту книгу я напечатал одним пальцем.
Что бы я делал, если бы не комедия? Писал бы для Джимми Фэллона. Он ужасно несмешной.
На самом деле, если бы я не был комедийным сценаристом, я бы стал смешным адвокатом. Над которым все смеются в суде. После чего подзащитный отправляется на электрический стул. За карманную кражу. (Я пошутил эту шутку в Катаре, и один араб в зале спросил: «Так, и что?»)
Когда я рос, величайшими комиками были Билл Косби, Билл Мюррей и Ричард Прайор – и они на целое поколение уничтожили комедию. Как? Они не пошутили ни одной нормальной шутки. Вы помните шутки Стива Мартина, вы можете процитировать реплику Родни Дэнджерфилда, но Прайор, Косби и Мюррей? Их шутки были смешными только потому, что их шутили именно они. В случае с Косби это даже не были законченные предложения: «И эта штука с той штукой льет молоко на хлеб, и ха-ха-ха!» Полная чушь, которую обожала Америка.
Проблема в том, что они вдохновили поколение комиков с фокусом на личности, а не на шутки. С них также началась такая тенденция: комикам стало на все наплевать. Билл Мюррей снялся в нескольких дурацких фильмах; Ричард Прайор и Эдди Мерфи – во многих дурацких фильмах; а если сценарий был для них недостаточно дурацкий, то за дело брался Чеви Чейз. Они были умными людьми и прекрасно понимали, в каком плохом кино снимаются, но все равно брали деньги и делали это. Большинство комедийных актеров той эпохи начинали как сценаристы – они могли писать свои сценарии сами, но почти никогда себя этим не утруждали.
Наконец, на закате десятилетия ленивой комедии и проходного материала появились «Симпсоны». Мы ценили шутки и выворачивались наизнанку, чтобы шуток в сериале было как можно больше. Не уверен, что в этом только наша заслуга, но кино и телевидение начали больше стараться. Шутки вернулись. Сериалы вроде «Студия 30» и «Задержка в развитии» требовали, чтобы вы смотрели их внимательно. Сегодня комедийные актеры Сет Роген, Эми Шумер, Кристен Уиг, Мелисса Маккарти, Джона Хилл и многие другие пишут сценарии своих комедий сами.
Что же такое комедия? Я провел всю жизнь, профессионально ею занимаясь, и до сих пор не имею понятия. Я прочитал всех теоретиков юмора (Аристотель, Фрейд, Анри Бергсон), и они тоже не могут дать внятного определения. Последняя теория, которую я прочитал в книге с увлекательным названием «Код юмора», сводится к обозначению комедии как «доброкачественной трансгрессии». Например:
Почему курица переходит дорогу?
Потому что доброкачественная трансгрессия.
В общем, все эти теории – полнейшая ерунда. Комедия – слишком странный, субъективный и удивительный акт, чтобы загонять его в рамки определений. В смысле, что общего между Николсом и Мэй и Чичем и Чонгом? Да ничего – и те, и те несмешные.
Хотя у меня вот есть теория юмора. Она не слишком глубокая и всеобъемлющая; это просто мое наблюдение, которого я раньше ни от кого не слышал: когда шутка закончена, она закончена. Все сюжетные линии увязаны, драматургия безупречна. Вся дикость, предшествовавшая панчлайну, становится понятной. Например: заяц приходит в магазин купить полкило соли. У волка-продавца сломались весы, поэтому он говорит: «Вы не против, если я вам на глаз насыплю?»
Заяц в бешенстве отвечает: «На хвост себе насыпь, собака лесная».
Обратите внимание, сколько вопросов поднимает эта история. Почему заяц приходит в магазин? Зачем ему соль, да еще и в таких количествах? Почему он вообще разговаривает? Волка, причем, все это не смущает; ему важно удовлетворить покупателя.
Но с панчлайном – «на хвост себе насыпь» – все эти вопросы рассыпаются в прах. С этим резким драматическим поворотом логика шутки меняется; она обыгрывает не ситуацию в сказочном магазине, а языковые штампы, о которых мы редко задумываемся. Вопросов у нас больше нет; что ответил волк зайцу, значения уже не имеет. Нам безразличны оба.
Я обожаю нелогичность некоторых шуток. Как эта реплика Джорджа Карлина: «Бетховен был настолько глухим, что считал себя художником». Все так или иначе понятно.
(Я считаю Карлина величайшим комиком в истории. Его шутки остаются смешными, даже когда я их у него краду.)
Шутка также не обязана быть нелогичной – иногда панч-лайн работает как финал хорошей детективной истории. Вот одна из моих любимых шуток: бармен закрывает заведение и видит, что один из посетителей лежит на полу. Бармен его поднимает – чувак падает. Поднимает – падает. Наконец бармен взваливает его на плечо и тащит по адресу, который нашел у него в бумажнике. Там он прислоняет его к двери – парень снова падает на землю.
Бармен стучит в дверь, открывает какая-то женщина. Он говорит: «Забирайте своего алкаша».
Женщина отвечает: «А где его инвалидная коляска?»
