Это заставило меня улыбнуться.
Следущий пост: «Ага. Раздражает дико!».
Я перестал улыбаться. Ну и шут с ним. Я и правда много улыбаюсь, потому что у меня самая смешнючая работа в мире. И потому что я женат на прекрасной женщине, которая смеется над моими шутками. И потому что я уверен, что слово «смешнючий» существует.
Первые три года своей жизни я провел, сидя в манеже и молча улыбаясь, как идиот. В конце концов мама отвела меня к доктору, который сказал: «У вашего мальчика нет задержек в развитии, просто он чуть-чуть туповат».
Давайте спишем это на то, что жизнь казалась мне забавной даже в самом юном возрасте. Кажется, я придумывал шутки другим детям, типа «мой папа кормит меня грудью». (Слушайте, а неплохо!) Но, чтобы лучше понять мое детство, надо начать с шутки. С шутки о шутках:
Заключенный выходит в тюремный коридор и орет: «Семьдесят три!» Все остальные зэки смеются. Новенький спрашивает охрану, что происходит. Ему объясняют, что на всю тюрьму есть один сборник анекдотов, и заключенные его выучили наизусть. Тут новенький встает и кричит: «Сорок восемь!»
Никто не смеется. Он спрашивает охранника, почему так. Охранник говорит: «Да это надо рассказывать уметь».
Мое детство было как та тюрьма. Я вырос в доме, где все любили и умели шутить. Мы изучали «Словарь шуток Джоуи Адамса», как в религиозных семьях изучают Библию. На самом деле никто из нас не досказывал шутку до конца. Достаточно было ключевых слов, типа «бутерброд со слоновьими ушами», и все заливались смехом.
Я вырос в пригороде Коннектикута; средний из пяти детей. Мой брат занимался стендапом, а сестра написала книгу шуток для логопедов под названием «Сколько логопедов нужно, чтобы заменить отоларинголога?». (Оценка на Amazon – пять звезд.)
Я и сам был забавным парнем. Однажды мама узнала, что наша симпатичная родственница выходит замуж за горбуна. Мама спросила: «Зачем ей это надо?»
Я сказал: «На удачу!» Отец, человек обычно сдержанный, влепил мне затрещину.
Когда мне исполнилось десять, я предложил моей венгерской бабушке кусок торта. Она сказала на манер еврейского Йоды: «Я хочу, чтобы на следующий год кусочек ты оставил мне».
Я ответил: «Так он до тех пор зачерствеет».
Папа снова влепил мне подзатыльник. Я начал думать, что за по-настоящему хорошую шутку тебя должны бить по голове.
Мой папа – врач, историк, академик – немного напоминал Гомера Симпсона. Как и все папы. Ну, знаете, сочетание злости, раздражения, любви и снова злости. Мэтт увидел нашего героя в своем отце – Гомере Грейнинге, режиссере-документалисте, который занимался серфингом и, как ни забавно, имел роскошную гриву волос. (Сэм Саймон развивал персонажа на основе уже своего отца, имевшего мало общего с Гомером: он был одноногим еврейским миллионером из Беверли-Хиллз.)
Мать моего отца была, кажется, самым забавным членом семьи. Однажды я загадал ей загадку: «Что хуже, чем найти в яблоке червяка?»
Ответ предполагался такой: «Найти в яблоке половину червяка».
Ответ моей бабушки Роузи: «Когда тебе в задницу засунули зонтик… и открыли его».
Это был хороший ответ. И она дала его так быстро, как будто с ней такое и правда случилось. Может, это казаки сделали. А может, дедушка.
Моя другая бабушка объединяла в себе все лучшие черты нашей семьи. Баба Микки была еврейкой из Южной Каролины (это как быть баптистом). Однажды после семейного ужина она сказала: «Вы все так много шутите!» И после короткой паузы добавила: «Шутки, конечно, все тупые».
Бристоль, штат Коннектикут, был промышленным городом, который не производил вещи, – на заводах делали штуки для других штук: провода, пружины, подшипники. Спросите любого бристольца, каково там жить, и они скажут: «Это как город из «Охотника на оленей». Я никогда не мог понять, имеют они в виду Вифлеем или Сайгон.
Но для меня Бристоль всегда был Спрингфилдом. Очень многие детские впечатления оттуда вдохновили меня на «Симпсонов». В одной из самых первых сцен самой первой серии Гомер проигрывает сыну партию в скрэббл, после чего швыряет игру в камин. Отец моего друга сделал именно это. Его звали Мистер Бернс, между прочим. Ларри Бернс. Много лет спустя мы сделали серию, где появляется незаконнорожденный сын Мистера Бернса (озвученный Родни Дэнжерфилдом). По удивительному стечению обстоятельств, сценарист этой серии Йен Макстон-Грэхем назвал персонажа Ларри Бернс. По еще более удивительному стечению обстоятельств, художники нарисовали персонажа как точную копию отца моего друга.
Я рассказал реальному Ларри Бернсу, что мы создали персонажа с его именем и внешностью. Он не особо впечатлился: в Бристоле всем плевать на шоу-бизнес. Но после того, как он умер, я узнал, что настоящий Ларри Бернс скупил всех игрушечных Ларри Бернсов в Америке. Возможно, он создавал армию клонов.
Как многие комики, в юном возрасте я вдохновлялся «Шоу Дика ван Дайка». Но я не хотел стать Диком, симпатичным телевизионным сценаристом, женатым на еще более симпатичной Мэри Тайлер Мур. Я хотел стать Моури Амстердамом, забавным шкетом из сериала, женатым на полной блондинке и постоянном шутившим шутки, но особо не занятым ничем другим.
Всех своих детских целей я успешно достиг.
Кино я тоже любил, особенно фильмы братьев Маркс. То есть ничего необычного. Еще я был фанатом одного из их сценаристов, Эла Босберга, знаменитого «сценарного доктора». Считалось, что Босберг был неспособен написать отличный сценарий, зато гениально доводил до ума чужую работу. Почему-то я сразу знал, кем мне суждено стать: не писателем, а переписывателем. Когда друзья моих родителей спросили, кем я хочу стать, когда вырасту, я так и сказал – сценарным доктором.
«Ой, как это мило, – ответили они. – Он хочет быть доктором, как папочка!»
«Не доктором, дебилы вы сельские. Сценарным доктором!» – буркнул я.
Моя писательская карьера началась в третьем классе. Наша учительница мисс Борверк вдохновила меня на первое стихотворение:
Наша учительница мисс Борверк
Каждый день ведет урок.
Ладно, это не Эмили Диккинсон, но мне было восемь лет, чего вы хотите вообще!
Каждый раз, когда я приходил из школы, мама спрашивала, что интересного проходили на уроке. Я говорил: «Ничего». Пока она не ответила: «Вы каждый день проходите ничего! Ну-ка, чтобы завтра мне все подробно рассказал!»
Но на следующий день ничего интересного не проходили. Когда мама спросила, как школа, я запаниковал и в отчаянии сказал: «Сегодня в класс зашла собака, а мисс Борверк выкинула ее в окно».
Такой ответ ее удовлетворил. Поэтому на следующий день, когда ничего интересного опять не проходили, я сказал: «Сегодня мисс Борверк кидалась в детей шариками из промокашки».
А на следующий день: «Мисс Борверк перед всем классом сняла трусы».
