«Лирические баллады» завершались «Строками, написанными на расстоянии нескольких миль от Тинтернского аббатства при повторном путешествии на берега реки Уай» (Lines Composed a Few Miles above Tintern Abbey, on Revisiting the Banks of the Wye during a tour). Эти впечатляющие размышления, написанные белым стихом, открыли дверь в великую поэзию зрелого Вордсворта. В тот период он написал «Прелюдию, или Становление сознания поэта» (Prelude or, Growth of a Poet’s Mind) и «Прогулку» (The Excursion). «Тинтернское аббатство» (Tintern Abbey) особенно сильно повлияло на формирование обновленного понимания пейзажа и природы, которые для многих приобрели черты священного покрова естественной религии. Некогда лишь воспевали их живописность, теперь в них видели могучую духовную или сверхъестественную силу. Благодаря поэзии Вордсворта природа приобрела божественную значимость великой праматери, защитницы благочестия и мудрости. Она стала проводником нравственности, добрых и благотворных изменений человеческого сердца. Кольриджа и Вордсворта называли представителями «современной школы поэтов», и, когда Вордсворт в 1799 году переехал в Озерный край
[229], сотрудничество поэтов получило название «Озерная школа» (Lake school). Паломники новой «поэтической религии» и поклонники творчества поэтов приезжали в эти места, и Вордсворт даже написал путеводитель для новых пилигримов.
Небольшой томик стихов поначалу не имел особого успеха, однако его значение для будущего английской поэзии сложно переоценить. Со временем книга стала неиссякаемым источником романтической духовности начала XIX века в Англии, которая воспринимается сегодня как неотъемлемая часть течения, охватившего Францию, Германию, Россию, Италию и Испанию.
Однако облака на горизонте озарились странным светом. К концу XIX века лозунги романтического движения превратились в призывы к властям о «великодушии» и мольбу о «человеческой общности» в попытке противостоять тирании политики невмешательства. Однако эта тема заслуживает отдельного исследования.
32
Прелести мирной жизни
Летом 1802 года по итогам конституционного референдума Наполеон был провозглашен пожизненным консулом. Новый проект конституции Французского консулата получил подавляющее большинство голосов (99 %). Революционные идеалы были окончательно похоронены; древо свободы вырвали с корнем, а равенство ценилось лишь на словах. Якобинское республиканство в Англии утратило всякий смысл. «Якобинство повержено и стерто с лица земли, – говорил Шеридан, – и кем? Тем, кого уже нельзя назвать отпрыском и защитником якобинства, – Бонапартом… он по-братски обнял его, а после задушил». Дни поборников свободы и демократии подошли к концу, и в 1801 году Уильям Годвин, автор «Исследования о политической справедливости» (An Enquiry Concerning Political Justice), а в прошлом ярый якобинец, писал: «Даже голодающий трудяга в пивной стал защитником аристократии».
Плачевное состояние якобинства проявилось в неумелой организации тайных собраний так называемых революционеров во главе с ирландским полковником Эдвардом Деспардом, состоявшим на британской службе. Вместе с единомышленниками он основал тайное общество, кочевавшее из одной лондонской таверны в другую, из «Двух колоколов» (The Two Bells) в Уайтчепеле в «Кровоточащее сердце» (The Bleeding Heart) в Холборне, преследуя четкую цель – «уравнять гражданские, политические и религиозные права». На основании доносов, полученных от информаторов и полицейских-шпионов, Деспарда арестовали. Сорок его соратников задержали в таверне «Щит Окли» (The Oakley Arms) в Ламбете. В ходе судебного слушания утверждалось, что злоумышленники тайно готовили государственный переворот, планировали захват Банка Англии и Тауэра, намеревались освободить заключенных из тюрем и убить или взять в плен короля. Деспарда признали виновным и вздернули на виселице в деревушке Тайберн.
Дело шло к войне. Вскоре в этом не было уже никаких сомнений, поскольку Наполеон даже не собирался соблюдать условия Амьенского мирного договора. Впрочем, и сама Британия была не без греха: англичане не освободили остров Мальту и не вернули ее ордену святого Иоанна Иерусалимского, как того требовал договор. На приеме в Тюильри 13 марта 1803 года Бонапарт в присутствии других дипломатов сделал выговор английскому посланнику и дипломату лорду Чарльзу Уитворту: «Это вы намерены идти на нас войной; вы вынуждаете меня объявить войну». Бонапарт был не из тех, кто уклонялся от брошенного ему вызова. Он добавил: «Клянусь честью, если вы первыми обнажите шпагу, я вложу свою в ножны последним. Горе тем, кто не чтит мирных договоров»
[230]. Последняя шпага будет вложена в ножны лишь спустя тринадцать лет.
Первый консул вовсю готовился к войне. Солдаты взошли на борт французских кораблей в Средиземном море, а французская армия в Бельгии получила приказ двигаться к Дюнкерку и Гавру. Тем временем Георг III в обращении к парламенту призвал ускорить приготовления: во флоте не хватало людей, вербовщики появлялись на лондонских улицах и в тавернах и предлагали денежное вознаграждение тем, кто добровольно соглашался пополнить состав экипажа военного корабля, в противном случае новобранцы принуждались к службе силой.
Вскоре стало ясно, что задачи премьер-министра, возложенные на Генри Эддингтона, ему не по плечу. Подписание мирного договора, который большинство считали постыдным и непродуманным, не способствовало укреплению его репутации, а скорее наоборот, утвердило всех во мнении, что Эддингтон слаб и слишком нерешителен для этой должности. Перед лицом угрозы вторжения Наполеона первый министр бездействовал. Чарльз Йорк, который в скором времени должен был стать секретарем Эддингтона, в разговоре с братом заметил, что «кризис, в котором мы оказались, ему не по плечу. Если честно, я считаю, что среди нас есть лишь один человек, который в силах со всем справиться; я имею в виду Питта». Однако Питт был не готов заменить своего преемника; он считал Эддингтона «куда глупее, чем он думал о нем раньше», но проигнорировать желание короля Питт не мог.
Положение действующего правительства стало еще более шатким в результате непродуманной и плохо организованной попытки призвать на службу добровольцев для участия в войне с Наполеоном. Поначалу желающие пополнить ряды английской армии откликались довольно охотно, однако вскоре стало ясно, что для подготовки новобранцев не было инструкторов, а для экипировки – оружия. В итоге офицерам на местах пришлось отдать приказ о приостановлении дальнейшего набора, а затем и вовсе прекратить его. Любое действие центральной власти теперь вызывало сомнения и недоверие. Воля и гений Бонапарта позволили ему создать мощные вооруженные силы, тем временем в Англии царило смятение.
16 мая 1803 года Георг III отдал приказ об аресте всех французских судов, а 18 мая между Францией и Англией официально началась война. Британский флот под командованием Уильяма Корнуоллиса направился к Бресту на побережье Атлантического океана, а сухопутные войска были переброшены во французскую колонию Сан-Доминго на острове Гаити. Бонапарт, в свою очередь, занимался активной подготовкой к вторжению в Англию. В Булони, как можно ближе к берегам Англии, был развернут военный лагерь, и, по расчетам, флотилия небольших судов могла пересечь Ла-Манш за одну ночь. Англию охватила паника; несмотря на неудавшуюся попытку организовать добровольцев, в боевой готовности находилось около полумиллиона человек. Южное побережье было защищено сигнальными башнями и башнями мартелло. Впрочем, французы бездействовали, сознавая свою беззащитность перед мощным английским флотом, и на время Бонапарт оставил планы вторжения в Англию.
