Первая профессиональная серия абонементных концертов состоялась в 1760-х годах – в то же время, что и первые открытые выставки в Лондоне. Уже в 1770-х на Ганновер-сквер был построен концертный зал, а вместе с ним и Пантеон на Оксфорд-стрит, управляющий которым и пригласил Гайдна в Лондон. Наступило время, когда во многих крупных и мелких городах появились свои оркестры.
Еще один символ новой культуры возник в весьма неожиданном месте – в окрестностях Кларкенуэлла, где в Джерусалем-пэсседж угольщик Томас Бриттон организовал серию еженедельных музыкальных, вокальных и инструментальных концертов, которые вскоре стали считаться «лучшими в городе». Томас Бриттон был предпринимателем, над складом он оборудовал музыкальное пространство, где самые выдающиеся композиторы и инструменталисты того времени исполняли концерты для благодарной публики. Признание и признательность музыкантам выражали зрители всех сословий.
Разумеется, музыка всегда была частью общественной жизни. Англию XVI века называли «гнездом поющих птиц». Однако в XVIII веке музыкальная культура приобрела более формальную структуру. Музыкальные представления перестали быть теми кулуарными импровизированными концертами, в которых участвовал Сэмюэл Пипс
[155]. Теперь без музыки не обходились увеселительные и чайные сады, оздоровительные курорты и театры, маскарады и светские собрания. На музыкальных вечерах играли на спинете и клавесине – камерная музыка стала модным развлечением. Музыкальные клубы и залы оказались новой ареной для профессиональных музыкантов; певцы-любители, собиравшиеся вокруг стола в гостиной, уже были не в моде. В XVIII веке музыка составляла естественный и неизбежный аккомпанемент различных общественных собраний. Она дарила удовольствие, заставляя забыть о долге и отвлечься от глубоких размышлений. На концерте, в театре, на балете или во время представления вас неизменно окружали звуки скрипки и альта. Порой они звучали даже в модных магазинах и кофейнях. Сэмюэл Джонсон называл этих музыкантов «альтистами».
19
Призыв к свободе
Восшествие на трон Георга III осенью 1760 года ознаменовалось большими переменами в английской монархии. Это был первый король Ганноверской династии, который родился и получил образование в Англии и не имел сильного немецкого акцента, которым славились его предшественники. Готовясь вступить на престол, в набросках своей речи к парламенту он писал: «Я горжусь тем, что я британец; и наивысшее счастье для меня всегда будет состоять в том, чтобы повышать благосостояние народа, чью преданность и любовь я считаю величайшей и самой надежной гарантией моего правления». Речь, без сомнения написанная секретарем, была исключительно эмоциональной. Вскоре эти слова предстояло подкрепить делом.
Вступление на престол Георга пришлось на пик военной кампании Питта, которая продолжалась четыре года и уже дала Англии неоспоримые преимущества. Однако новый король одинаково ненавидел войну и Питта. И то и другое ассоциировалось у него с дедом – Георгом II, с которым он враждовал едва ли не с тех пор, как научился говорить и аргументировать свою точку зрения. Георг III полагал, что его дед был «королем в оковах», заложником алчных и лживых министров. Новоиспеченный монарх считал, что Питт использовал его деда и отца, Фредерика, принца Уэльского, чтобы пробраться в королевские покои. Георг III называл министра обладателем «самого черного из сердец» и сравнивал его со «змеей в высокой траве». Неудивительно, что Георг пошел своим путем в деле управления государством. Говорят, его мать часто наставляла его: «Георг, будь королем!» И послушный сын не имел ни малейшего желания разочаровывать мать. Чувство долга неотступно преследовало его всю жизнь.
Молодой король, по-видимому, унаследовал упрямое самодовольство от своих предков-ганноверцев; он обладал всеми недостатками ограниченного ума, которому присущи исключительная самоуверенность, обидчивость и угрюмость. Воспитатель короля лорд Джеймс Уолдегрейв в мемуарах описывал его как «щепетильного, обязательного, не ведающего зла и искренне благочестивого человека; при этом его нельзя было назвать ни щедрым, ни откровенным». В некоторых вопросах он был настоящим фанатиком, строгим блюстителем правил, искренне сожалевшим об отсутствии благопристойности или приличий при дворе. Спустя неделю после восшествия на трон он издал прокламацию «о распространении благочестия и добродетели и о предотвращении и наказании порока, скверны и безнравственности». Он придавал большое значение королевской прерогативе
[156] и без сомнения пошел бы на смерть, защищая англиканскую церковь; но, к счастью, прошли те времена, когда от монарха требовалось такое самопожертвование и рвение.
Девизом правления Георга III были порядок и система. Возможно, для острастки, дабы придворные не распускались, он держал на виду коллекцию часов и барометров; хорошая служба не мыслилась без строгости и точности. Король в мельчайших подробностях помнил офицерский состав своей армии и придворный этикет; помнил, какие пуговицы следует носить по тому или иному случаю; знал обязанности каждого при дворе – от высокопоставленного посла до мелкого пажа. Георг вставал в шесть утра, брился, одевался, а затем приступал к чтению корреспонденции, полученной ночью. Перед завтраком он ездил верхом, при этом следующий прием пищи был у него не раньше четырех пополудни. Весь день он посвящал делам – государственным и личным, однако неизменно принимал избранных гостей на ужин в десять вечера. Король всегда был умерен в еде и не злоупотреблял спиртным.
И все же ошибочно считать Георга III столь консервативным и сдержанным – в конце концов, настаивая на прерогативах короля, он лишь следовал примеру своих предшественников – наследников Елизаветы и Стюартов. Ничто из сказанного или сделанного им не повергло бы в шок Елизавету I или Карла II, кроме разве что его рассуждений о благочестии. Он любил бывать на свежем воздухе, обожал спорт – верховую езду и охоту; впоследствии из-за любви к земле он получил прозвище «фермер Георг».
В набросках к своему первому официальному обращению к Тайному совету он писал о «кровавой и дорогостоящей войне». Разумеется, Питт не мог допустить подобных высказываний о конфликте, который он упорно вел к победной развязке. В итоге в опубликованном тексте фраза была переиначена и звучала так: «Дорогостоящая, однако справедливая и нужная война». Некоторые не без оснований полагали, что первый министр угрожал королю или сумел хитростью убедить его изменить формулировку; в дальнейшем, общаясь с министрами, король всегда помнил этот урок. Георг III не сомневался в том, что у него было право на безоговорочную поддержку подданных, он не желал идти на уступки; его не пугали критика и оппозиция, поскольку он был полностью уверен в своей правоте. «Я знаю, что исполняю свой долг, – сказал король однажды, – и посему никогда не захочу отступить»; в этой связи можно вспомнить и другую его ремарку: «Я скорее рискну короной, чем сделаю что-то, что бросит тень на мою честь». Именно из-за такого склада ума Англия потеряла Америку.
