Проснулась она в прекрасном самочувствии, и на сей раз аспирин был ни при чем. Уверенно встала, поправила одежду, волосы, и, внимательно осмотрев руки, сказала себе, что она старая дура, трижды старая дура. Затем Морген спустилась вниз. На кухне царил безупречный порядок: холодильник стоял идеально чистый, неодобрительно поглядывая на хозяйку, тарелки были разложены по полкам, кофейник начищен до блеска и убран на место. Постояв немного (старая дура, твердила себе Морген), она взялась за ручку холодильника и открыла дверь – внутри сверкали чистотой белые скорлупки яиц и желтая стеклянная масленка. Впрочем, есть Морген совсем не хотелось. Выпить – другое дело, подумала она, не решаясь даже пальцем дотронуться до лотка со льдом, бокальчик бренди придаст ей сил. И достав из шкафа бутылку, она твердой рукой наполнила бокал и выпила за свое здоровье.
Морген Джонс из оуэнстаунских Джонсов никак нельзя было назвать дурой. Ее отличали осмотрительность, суровый нрав и невероятная скрытность. Мало что в этом мире привлекало ее настолько, чтобы сближаться с людьми. Получив хорошее образование – в те времена хорошее образование еще считалось лучшим из возможных занятий для незамужней девушки, уж точно более достойным, чем гувернерство или курсы росписи фарфора, – она старалась всегда рассуждать логически, ко всему подходить осмысленно и читала то, что хотела, а не то, что было принято. В рецепте под названием «Морген Джонс» имелось много юмора, немного терпимости, огромное количество нерастраченной нежности и напрочь отсутствовала способность удивляться. Морген привыкла к тому, что самое необычное из всех явлений этого мира – она сама, а потому возможных конкурентов либо воспринимала с недоверием, либо не воспринимала вообще.
Морген считала болезнь племянницы не более чем нервным расстройством, какими страдают изнеженные девицы, и не видела поводов для беспокойства ни в поведении Элизабет, ни в словах доктора Райта. Сидя с доктором в гостиной, Морген смотрела и кивала, а ее мозг тем временем делил целое на части, анализировал, отсекал лишнее, пытаясь добраться до сути, и в конце концов свел все увиденное и услышанное к удобоваримому сочетанию нервного расстройства племянницы и любви доктора к витиеватым фразам. Морген не сомневалась, что с ее трезвым взглядом на вещи она в скором времени разрушит этот союз, и племянница с доктором, совершенно здоровые и пристыженные, оставят свои романтические бредни и заживут обычной жизнью. Принципы лечения (если вообще можно лечить то, что не считаешь за болезнь) прагматичная Морген сформулировала так: «Делайте вид, что не замечаете их», «они просто пытаются привлечь внимание» или (в крайних случаях) «сделайте им приятное».
Уже много лет – больше, чем Морген предпочитала держать в памяти, – в ее жизни ничего не менялось. Прическа, манера одеваться и говорить, досуг – все это оставалось неизменным с тех пор, как Морген, которая была тогда намного моложе, поняла: до конца ее дней никому, по всей видимости, не будет ни малейшего интереса до того, как она выглядит и что делает. Ее легкую тоску по человеческому обществу с лихвой компенсировала радость избавления от множества утомительных обязанностей. Поначалу ей приходилось напоминать себе: люди все время чего-то требуют, ищут внимания, ждут ответов на вопросы, страдают, если ты не отвечаешь взаимностью на их чувства, дарят подарки, приглашают в гости, желают тебе что-то хорошее, а потом обижаются, если ты не делаешь то же самое. Однако с появлением в ее жизни Элизабет Морген наконец поняла: у других нет ничего, чему стоит завидовать. Среди небольшого числа смертных, с которыми Морген поддерживала общение, Элизабет сразу заняла особое место, и все считали, что Элизабет питает к тете такую же глубокую привязанность.
В жизни Морген так давно ничего не менялось, что ей стало казаться, будто мир за окном постоянно пребывает в лихорадочном движении. И все-таки у нее имелись некоторые слабости – она любила, к примеру, поменять что-нибудь в обстановке дома и при всем многообразии стилей неизменно выбирала самые уродливые вещи, – и Морген предпочитала, чтобы другие относились к ним с уважением. У нее в прихожей стояла древняя нигерийская статуя, и Морген была крайне возмущена, когда разгневанный доктор чуть не уронил ее на бегу. Морген доставляло большое удовольствие слушать собственный голос и не нравилось, когда ее перебивали. Она заранее невзлюбила доктора Райта, так как чувствовала, что он – виновник перемены, которая произошла с Элизабет и нарушила привычный для Морген порядок вещей. К тому же доктор не проявил должного внимания к персоне Морген – весьма неучтиво со стороны человека, заинтересованного в ее племяннице, – и в конечном итоге показал, что ему чужды смирение и кротость – качества, восхищавшие Морген в людях, с которыми ей доводилось близко общаться.
Узнав, что доктор Райт и Элизабет придумали, будто у нее теперь четыре племянницы – Элизабет, Бет, Бетси и Бесс, – Морген была потрясена и одновременно зачарована этой личностью-хамелеоном, так как видела в ней более красочную версию собственной фантазии. Посмеиваясь над собой, Морген вспоминала времена, когда ей казалось, что под воздействием бренди она к вечеру из Морген-умницы превращается в Морген-циника, а наутро просыпается Морген-ворчуньей, и вполне допускала, что подобное может происходить и с племянницей. Когда она будет злиться на Элизабет, подумала Морген, она вспомнит Морген-ворчунью и сразу смягчится, а когда Элизабет будет хныкать, или грубить, или ухмыляться – скажет себе, что девочка много лет прожила с разными Морген и, возможно, теперь настал ее черед. Рассуждая таким образом, довольная широтой собственных взглядов и на удивление богатым воображением племянницы, Морген спустилась вниз в надежде прогнать не желавшее уходить похмелье и, открыв холодильник, обнаружила, что он весь в грязи.
Она ничего не имела против актеров, играющих несколько ролей, не отказывала в праве на существование безумным докторам и злодеям-ученым, мужественно терпела племянниц, бормочущих об украденном наследстве, однако портить холодильник, где хранилась значительная часть ее еды, – нет, этого Морген не позволит никому! Отмыв холодильник перед тем, как Морген в прошлый раз пришла на кухню, злоумышленница явно пыталась затуманить ее разум, а ведь именно там происходила значительная часть того, что составляло жизнь Морген. Конечно, она скорее отказалась бы от способности мыслить, чем от еды, но сама постановка вопроса – или одно или другое – ее возмущала. Она без труда убедила себя в том, что, какой бы Морген она сейчас ни была, она в своем уме и с ней просто сыграли дурную шутку, а значит, есть разница между осмысленными, подчиняющимися определенной логике проявлениями человека разумного, то есть Морген, и безрассудными, беспорядочными проявлениями человека неразумного, то есть Элизабет.
Первой ее мыслью было оторвать Элизабет голову, но Морген быстро передумала и решила просто подождать. Она великолепно умела мстить. Если Морген обвинит племянницу в том, что она перепачкала грязью холодильник и та не сознается, отомстить открыто, скорее всего, уже не удастся и месть будет не такой сладкой, поэтому лучше она пока не будет упоминать о холодильнике, а дождется подходящего случая. Размышляя о мести и попивая бренди, Морген сидела в гостиной, уютно устроившись среди любимых вещей. Впервые в жизни она чувствовала, что должна во что бы то ни стало защитить их от посягательств племянницы.
