Воспоминания, прежде обрывочные и смутные, вскоре стали навязчивыми. Глядя на вход в здание, где принимал доктор Райт, она вспоминала свои бесчисленные визиты сюда. В глазах тети Морген она видела самые разные чувства – сомнение, любовь, удивление, гнев, – а в ее словах слышала отголоски всего, что тетя когда-либо ей говорила. Сцены из кабинета доктора Райта мелькали в ее голове, как в калейдоскопе, и в последнее время, опускаясь в знакомое кресло, она не могла понять, действительно ли пришла сегодня на прием или вспоминает прошлый раз. А может, прием был только один, просто он бесконечно повторяется в ее памяти? Воспоминания туманили ее разум, и она отчаянно пыталась упорядочить этот хаос. Она потерялась в мире, где одно отражалось в другом, где тетя Морген и доктор Райт преследовали ее, а она гналась за ними. Когда она звала тетю Морген, та могла откликнуться из прошлого, но, как бы отчетливо ни звучал тетин голос, ее распростертые руки были слишком далеко, чтобы обнять и защитить племянницу. Когда она хваталась за доктора Райта, тот мог ее поддержать, но его насмешливый голос доносился из того времени, когда она не ведала, что творит.
Она проснулась от своего колдовского сна июльским днем без четверти четыре, вернувшись к реальности после долгого, утомительного созерцания своего внутреннего мира. Она одна – была ее первая ясная мысль. Этой мысли предшествовало неопределенное, вздорное чувство, будто ей удалось вспомнить все, что когда-либо вмещало ее сознание. Свою вторую мысль она почти произнесла вслух: у нее нет имени. Она одна, и у нее нет имени.
Мир казался ей удивительно ярким. Все происходило здесь и сейчас, ее действия не отзывались эхом в памяти, мысли были свежими, маршруты прогулок манили новизной. Наслаждаясь этим состоянием, она прошла мимо дома, где ждал ее в своем кабинете доктор Райт. Тротуар здесь был немного аккуратнее, бетонные блоки прилегали друг к другу так плотно, что взгляд почти не цеплялся за стыки. Она уже бывала здесь раньше, однако больше не пыталась вспомнить, когда и зачем. Довольно воспоминаний, решила она. Свернув на более шумную улицу, она замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась, увидев парикмахерскую. Она не собиралась стричься, эта мысль возникла внезапно, однако теперь не желала уходить. Войдя внутрь, она улыбнулась хорошенькой девушке в синем, которая появилась из благоухающего полумрака.
– Я бы хотела постричься.
– Конечно, – ответила девушка, словно люди приходили стричься каждый день, и они обе рассмеялись тому, как легко и приятно все складывается.
Облаченная в синюю накидку, она села в кресло и вздрогнула, когда шеи коснулись холодные ножницы.
– Я никогда в жизни не стриглась.
– В такую жару – очень освежает.
Она наблюдала в зеркало, как девушка в синем, орудуя блестящими ножницами, отрезает ее волосы. Волосы, с которыми она прожила всю жизнь и которые, когда она была маленькой, мама аккуратно расчесывала щеткой. Волосы, обрамлявшие ее лицо, когда она спускалась, и спускалась, и спускалась по той лестнице, не перестававшие расти, пока она собирала ракушки на пляже. Волосы, собранные лентой, когда Морген сказала, что слезами горю не поможешь, заплетенные в косу и уложенные кольцами, но не перестававшие расти, когда доктор Райт спросил, боится ли она. Волосы, не перестававшие расти и выглядевшие неопрятно, когда она встретила того странного мужчину в ресторане отеля, а потом расчесанные медсестрами в больнице. Волосы, которые она дергала, распутывала, мыла и обвивала вокруг головы все двадцать пять лет, что жила на свете. А теперь хорошенькая девушка в синем отре́зала их и, отбросив ногой упавшие на пол пряди, взяла еще одно зеркало и показала ей, что получилось.
– Ну, как вам новый образ?
– Так вот какая я теперь.
– От такой тяжести избавились – почувствуете разницу. – Девушка одобрительно кивнула. – Вы стали совсем другой.
Идя обратно по улице, она обнаружила, что теперь, когда тяжелые волосы перестали тянуть голову назад, приходилось напоминать себе держать ее высоко. А еще ей казалось, будто она стала на дюйм выше, ближе к звездам. Поднимаясь по знакомым ступеням, она впервые точно знала, что этот визит к доктору Райту настоящий, ведь ни в одном из ее воспоминаний она не приходила сюда с короткой стрижкой и высоко поднятой головой.
Доктор Райт был недоволен. Когда она вошла, он чуть приподнялся из-за стола, кивнул и сел обратно, не улыбаясь и не говоря ни слова. Доктор заметил стрижку, она не сомневалась, он всегда все замечал.
– Добрый день, доктор Райт, – поздоровалась она.
Доктор скользнул взглядом по ее голове и снова опустил глаза.
– Сейчас двадцать пять минут пятого, – сказал он наконец. – Можете сомневаться, но я еще помню, что молодости неведомо чувство времени, ведь у вас вся жизнь впереди. Увы, но мы, кто носит на себе груз прожитых лет…
– Мне пришлось постричься.
– Пришлось? А вы спросили разрешения у тети? Моего, насколько я знаю, вы не получали.
– Сегодня такой чудесный день.
– Не уходите от темы, – сухо произнес доктор. – Чудесный день, чтобы избавиться от волос? Возможно, это приношение – чтобы лето было не слишком жарким? Или вы, остриженный ягненок, надеетесь укротить зимние вихри? – Он вздохнул и поправил стоявшую на столе чернильницу. – Вы меня рассердили. У нас осталось мало времени. Я рассержен, вы опоздали, и ваша прежняя прическа мне нравилась больше. Как ваше здоровье, не считая того… – он опять мельком взглянул на ее голову, – не считая того, что вы теперь легко можете простудиться?
– Превосходно. Если вы настаиваете, я могу носить шляпку, пока не пройдут июльские холода.
– Да вы надо мной иронизируете, юная леди. Остриженная и дерзкая.
Она рассмеялась, и доктор удивленно посмотрел на нее.
– Я счастлива, – проговорила она и замолчала, прислушиваясь к эху собственных слов, пораженная их значением. – Счастлива.
– Я не возражаю. Можете даже смеяться, если угодно. У вас были какие-нибудь трудности с тетей? Ссоры? Неловкие моменты?
– Нет, – неуверенно ответила она. – Впрочем, она, кажется, стала меньше нервничать.
– То, что ей пришлось пережить, – тяжелое испытание для человека с таким… таким… спокойным нравом. На мой взгляд, вы поступили с ней дурно.
– Вы про грязь? – Она нахмурилась, соображая, как лучше донести свою мысль. – Не думаю, чтобы я преследовала цель навредить тете Морген. Я помню, как я это сделала, и я не хотела ее расстроить, просто что-то должно было случиться, что-то вроде взрыва, только не изнутри – у меня не было сил, – а снаружи.
– Допустим. – Доктор, предпочитавший, чтобы говорил он, не дал ей закончить. – Конечно, решительный шаг был необходим, дабы приблизить развязку, и борьба между личностями достигла такого накала, что они просто застыли. Необходимо было нарушить равновесие между ними, позволить кому-то одержать верх. Пришлось привлечь вашу тетю – чтобы разомкнуть этот порочный круг. Это… – Доктор замолчал, изучающе глядя на нее. – Это была битва не на жизнь, а на смерть. – Он весело кивнул. – В Килкенни как-то жили два боевых кота. И вот от боевых котов осталась пустота.
