Андрей спустился на автомобильную палубу, сел в машину и, дожидаясь отмашки регулировщика, от нечего делать просматривал сделанные накануне снимки. Праздничные, режущие глаз во тьме, картинки эти виделись ему не лазейками к солнечной вершине и мыслями о счастье, но, скорее, уликами постыдного поступка. Он было взялся очистить карту памяти и не стер фотографии лишь потому, что не успел найти нужной кнопки – регулировщик дал свистком команду трогаться и помахивал жезлом. На середине съезда автомобиль ни с того ни с сего стало заносить, Андрей едва вписался в дорожку и чиркнул передним крылом по столбику ограждения. Регулировщик отпрянул и опять свистнул. Недалеко от поднятых носовых ворот Андрей сбросил газ и даже включил дальний свет, как если бы увидел помеху движению, – опущенная на причал аппарель, будто в жерло печи, сходила в клубящуюся, отороченную звездами фонарей дымную муть.
* * *
Готовясь ехать на Кристианс, он не смог убедить первого советника, что оперативная поддержка ему ни к чему. Поэтому в его машине, фотоаппарате и телефоне были спутниковые маячки. Выйти на контакт с Шабером, который, как оказалось, получил паспорт Мальтийского ордена, он мог только при условии, что сам Шабер был не против такой встречи. Кроме того, аудиозапись их разговора, если таковой состоится, во что бы то ни стало следовало сделать и отправить курьером в центральный офис. На первое требование – в части, что на перебежчика с его новым, чуть не дипломатическим статусом нельзя было давить, – Андрей утвердительно кивнул не без внутренней борьбы, на второе, напротив, согласился с легким сердцем, так как не собирался выполнять его, а вот на предложение поселиться в «подотчетной» Факультету гостинице ответил решительным отказом. На острове, конечно, могли разнюхать, ктó к ним пожаловал, но даже начальник августейшей охраны имел право назваться раз в год хоть туристом, хоть паломником.
Он миновал в объезд портовый городишко по пути в соседний, бывший на пару километров западнее, в глубине побережья. Туман не расходился, и скорость машины, небольшая даже на шоссе, упала до черепашьей, когда Андрей съехал на проселок. Свет фар застревал в белесом мареве, как в желе. По обе стороны размякшей дороги ползло вспаханное поле. Карта навигатора, все время терявшего спутники, была бесполезна, поэтому Андрей сверялся с бумажной, но и от той проку вышло не больше – свернув как будто в нужном месте, он вскоре выехал на пропахшие мазутом и рыбой складские зады порта. Судя по громкому звуку ревуна и красноватому зареву, полыхавшему на небольшой высоте, береговой маяк тоже был где-то недалеко.
Он развернулся, чтобы ехать обратно, но притормозил: у сетчатого забора под фонарем свора бродячих собак окружила его случайную знакомую, бурую дворняжку с парома. Среди принюхивавшихся к ней чужаков собачка стояла на согнутых лапах, поджав хвост. В ее лисьих глазах, которыми она глядела в землю перед собой, читалась не столько покорность судьбе, сколько уверенность в том, что ее не тронут. Андрей, еще не зная, что собирается делать, хотел выйти из машины, но, не поднимая головы, собачка взглянула на него так покойно и твердо, что он, словно получил толчок в лоб, остался сидеть на месте. Всю дорогу до гостиницы, плутая сначала по распутью в потемках, затем в цветной хмари городских улочек, он вспоминал этот взгляд, не мог отделаться от него, как от чего-то недосказанного. В конце концов, чтобы справиться с наваждением, он решил, что смиренная поза собачки, понимавшей, что любое движение может кончиться тем, что свора бросится на нее и разорвет, сообщилась ее глазам и, конечно, передалась ему.
* * *
Под утро он проснулся от стука ходившей на сквозняке форточки. За окнами кипела настоящая морская буря. Еще не рассвело. Андрей недолго лежал с закрытыми глазами, потом, поняв, что все равно не заснет, принял душ и оделся. По виду заливаемой водой и в то же время безмятежной, равнодушной к ненастью улицы было ясно, что сегодня он вряд ли покажется из гостиницы и что день пропал, не начавшись.
К полудню, однако, ветер улегся, дождь иссяк, а ближе к вечеру совсем распогодилось. Взволнованный против ожидания мыслью, что уже ничто не стоит между ним и выключателем в темной комнате, Андрей спросил у портье о местных достопримечательностях. Тот, даже не дослушав вопроса, посоветовал съездить на позиции двенадцатидюймовой батареи за городом и объяснил дорогу.
Батарея занимала поросшую вереском скалистую возвышенность на западном берегу. Если бы не указатели, что вели через утыканную дотами березовую рощу, Андрею наверняка пришлось бы поплутать, прежде чем выйти к музею.
Гигантские сдвоенные орудия главного калибра, еще лоснившиеся после дождя, смотрели в пасмурно-игристую даль моря. Укрепленные в ровных, как стол, бетонных площадках-бункерах, покатые и плосковерхие орудийные башни выдавались на высоту немногим более человеческого роста. По батарее разгуливали туристы. Когда Андрей достал фотоаппарат, пожилой смотритель зачем-то предложил ему купить «готовых карточек» в бюро. Андрей поинтересовался, не отсюда ли семь лет назад стреляли по морскому парому. Смотритель смерил его косым взглядом и ничего не сказал. Андрей отправился на правый, не столь людный сейчас фланг батареи, к противодесантному орудию.
– Минуточку! – сказал смотритель, словно спохватившись, но Андрей сделал вид, что не слышал окрика.
Стоявшая на береговом лафете 85-миллиметровая пушка была убрана в казенной части прозрачным чехлом. Старая зенитка выглядела как новенькая. Сквозь чехол виднелся смазанный, вполне исправный на вид замок. Слыша позади себя шаркающие шаги смотрителя, Андрей наблюдал за маленьким мальчиком на месте наводчика. Стесненный комбинезоном карапуз не обращал внимания на пытавшихся фотографировать его родителей и просьбы сидеть смирно, колотил по станку прицела игрушечным мечом и, как в седле, подпрыгивал в дырчатой чаше. Андрей тоже хотел сфотографировать непоседу, но, едва приподняв камеру, опустил ее. Он вспомнил, как посещал с отцом одну из островных батарей – вполне может быть, именно эту – во время учебных стрельб. Стволы главного калибра, правда, не заряжали снарядами, а заливали водой из шланга. После залпа, от которого даже на порядочном расстоянии подкашивались ноги, в воздухе оставались плыть большие молочные облака пара – теплым слепым дождем эти облака затем оседали на каменистом пляже, и мальчишки подбегали под них, чтобы промокнуть до нитки.
– Да вы… вы не поняли… – услышал Андрей со спины натужное лопотанье смотрителя. – А это вам просили… уф!.. мое дело маленькое… чего ж… я только записал, чтоб не забыть… – Сухая щепоть придавила к его предплечью открытку с видом батареи, Андрей едва успел подхватить карточку, а когда обернулся, смотритель уже трусил прочь.
Узловатыми, наползающими друг на друга буквами с обратной стороны открытки значилось: «1. Не трогать нич. в холодильн. в гост. 2. Питье и еда в случайных магаз. и рестор. 3. Только не в гостинич.». Перечитывая на ходу записку, Андрей вернулся на главную позицию, намереваясь требовать объяснений, однако смотрителя и след простыл. На пороге командного бункера, служившего главным входом в музей, стоял другой смотритель и с улыбкой сожаления указывал на свое запястье всякому, кто приближался к дверям. Вдали на берегу в эту минуту зажегся и зарядил вспышками рубиновый глаз маяка, и затем, словно отзываясь ему, в глубине острова рассыпался колокольный перезвон.
