– Музей. Батарея и прочее. На переучете. Сразу за городом. Недалеко маяк, так что не спутаешь. Двое смотрителей – мои последние люди тут. Звони, если припечет.
Андрей не глядя взял визитку. Советник хотел добавить что-то, но пристукнул по столу пальцем и ушел. Возле чашки остались лежать ошметья салфетки. Форточка покачнулась на сквозняке. Сквозь гул голосов пробивался вой полицейской сирены. Андрей приподнял плащ на край столешницы, ткнулся в него лбом и сидел с закрытыми глазами, пока бармен, окликнув, не тронул его за плечо.
* * *
На другой день погода совсем испортилась. Проснувшись около семи, он было стал собираться, чтобы снова ехать в порт, но выглянул в окно и только пристукнул по раме. Дождь хлестал. Улица походила на речку. Голые липы чернели у домов, как трещины в стенах. Он пошел в кухню, кивнул сидевшей в своей комнате девушке, налил из-под крана воды, однако сделал всего глоток, вспомнив, что перед тем, как встать, разговаривал с ней. Сама беседа почти выветрилась, он припоминал лишь, как говорил, что верит не советнику, а своей памяти об отце, причем обращался к девушке по имени и смотрел на залитую солнцем улицу. Поставив стакан, он взглянул на часы, потом на расплавленное дождевой мутью окно и сел к столу. Мысли о рыбном базаре, о гостинице и теперь об этом сне обращались чем-то вроде страха перед неизвестной болезнью. Хорошо помня, что начал собираться после слов девушки о том, что опаздывает к парому, он прижимал ладонь к голове, как держат руку на лбу больного. Успеть к прибытию уже было и впрямь невозможно. Посидев еще немного, он тихо, точно боялся разбудить кого-то, вышел из квартиры и спустился к домохозяйке. Та уже была в своем фартуке, с чертежом какой-то балюстрады в руке. Он хотел спросить о пароме, но осекся, заметив на компьютерном мониторе картинку причала с веб-камеры. Женщина все поняла без слов, позвала его войти и махнула чертежом на экран.
Паром стоял с поднятыми воротами и опущенной аппарелью. Выгрузка с автомобильной палубы, судя по красному глазу светофора перед съездом, еще не началась. По трапу сходили редкие, горбившиеся под дождем фигуры. Изображение обновлялось каждые четыре-пять секунд, так что человека, исчезавшего, как по мановению волшебной палочки, в начале схода, не всегда можно было признать в том, кто затем возникал в конце лестницы. Когда включился зеленый сигнал, на аппарели на те же несколько секунд встал почтовый фургончик, после чего картинка будто залипла, и что камера продолжала работать, было видно лишь по гуляющему рисунку дождевой ряби на бетоне.
– Это у нас вместо развлечений, – сказала домохозяйка. – Утром и вечером.
– А музеи?
– Ну, это не для нас.
– А… мятеж?
– А что – мятеж?
– Такое событие.
– Мятеж… У меня тогда было два события: канализацию прорвало и мужа не стало.
– Мужа?
– Пошел в управу за слесарем – телефон тогда тоже отключили, – завернул к полюбовнице, да так и остался… Так что кому событие, а кому – кой-что из трубы. А вы кого-то встречаете?
– Да нет. – Андрей поднялся. – Скорее… как вы.
– Развлекаетесь?
– Жду новостей.
Выйдя на лестницу, он по рассеянности спустился в вестибюль, минуту-другую, как будто раздумывая, куда идти, смотрел на улицу, потом вернулся в квартиру и снова сел в кухне. Настенные часы с мутным, точно заросшим солью стеклом показывали без четверти восемь. По карнизу барабанил дождь. Андрей ткнулся затылком в угол. Мысли скакали с пятого на десятое, от парома к гостинице и от гостиницы бог знает куда, и, как мог, он оттирал их к глухим, безопасным закоулкам, где памяти недоставало бы рук до настоящего. Ему снилось, что в ту, полусказочную, поездку на остров он играл возле каких-то старых, с геранями и кошками, домов на солнцепеке и что, не исключено, один из домов был тот, в котором сейчас он прятался в темном углу. Вещи, думал он, переживают людей, если смотреть на них со стороны. Цветы и кошки маскируют обрыв. Прохожий волен обманываться открыточным видом кулисы, но тот, кто попадает внутрь, оказывается в западне. Тут, с исподу, небо разваливается целлюлозной фиброй и время выпарено, как соль. Жить тут можно только на положении проекции, от света до света, исчезать в одном месте экрана и являться в другом. Все приемлемо и равно с этой бархатной изнанки зрения, ложь и правда, солнечные зайцы и грязные чудовища – все имеет виды на становление, и узнавать себя в темном типе через улицу бывает не более странно, чем слышать по телефону эхо своего голоса. Мальчишка, игравший под липовой сенью будущего, проиграл, так как не углядел негодяя, не окоротил его ни когда тот, полагая свой выбор единственно возможным, как самоубийца к стволу, прикладывался к телефону, ни когда, подтягивая кобуру, шел открывать на стук домовладелицы – звук хотя и не громкий, но тревожный, частый, с трубным дребезгом. Он опять посмотрел на часы, отвернулся, как от наваждения, от слепых стрелок, срезавших больше часа, и через силу, как от ложа, подался от стены – в дверь действительно стучали…
Домовладелица, взволнованная настолько, что задыхалась, не могла говорить, жестом позвала его за собой и, когда они спустились к ней, ткнула пальцем в монитор:
– Вот!
У причала было ошвартовано новое судно. Посреди паромной аппарели застыл армейский грузовик. Мокрый тент машины лежал на кузовных арках, как кожа на ребрах. Секунду спустя грузовик пропал и его место занял джип. Потом на съезде возник автобус с обрешеченными окнами. За автобусом – дважды, в воротах и в конце платформы, вероятно, заглохнув посередине, – опять показался тентованный тяжеловоз. Домовладелица вскидывала руку всякий раз, когда на сходнях возникал очередной автомобиль.
– Можно от вас позвонить? – спросил Андрей.
– Ну я же о чем вам… – Хозяйка кивнула на экран и на телефон на стене. – Амба, всё.
Андрей снял трубку с рычага. В эфире струилась тишина. Женщина сказала что-то, он что-то ответил и так, задумавшись, пошел из комнаты, поднялся к себе и снова встал в кухне. В одной руке у него была визитка с номером батареи, в другой – телефон. «Ну, хватит», – прошептал он, хотел идти обратно к домовладелице и ничуть не удивился, когда та, встав в дверях, взяла у него пустую трубку и подала свой мобильник: «Пока еще есть…» Андрей, сверяясь с визиткой, набрал номер. Первый звонок сорвался, на второй ответил вялый мужской голос (тотчас оживший), и они договорились, что Андрей и девушка будут ждать «машину с человеком» в кафе через пару кварталов, напротив гостиницы.
В кафе не оказалось свободных столиков, место было только за стойкой, Андрей усадил девушку на барный табурет, сделал заказ и посматривал в окна. Чувство необычной легкости происходящего боролось в нем с таким же странным впечатлением переворота. «Прошло, и бог с ним со всем», – думал он. С криком радости к девушке подскочила, обняла ее и назвала Дианой девочка лет шести, а он спокойно, будто все так и должно было быть, смотрел на них. И что девушка, в ответ обнявшая девочку, ничего не говорила, и что он вспомнил, как сам называл ее во сне Дианой, и что подоспевший отец сказал крикунье: «Обознатушки», – и объяснил девушке, что дочь приняла ее за няню из сада, причем какого-то нездешнего, – все это было удивительно именно потому, что его не удивляло, казалось чем-то давно случившимся. Потом их везли куда-то в прокуренном пикапе, а он повторял про себя имя девушки так, будто называл что-то в себе самом.
