* * *
В комнате кастелянши она раскопала в шкафу медицинский халат, порванный на боку, примерила его и переоделась. Дыра пришлась под локоть. На телефонной тумбочке лежал Майин бант. Переложив его, Диана взяла трубку и постучала по рычагу. Телефон не работал.
Дверь в кухню так и была заперта со вчерашнего, правда, потрескиванье прекратилось и душный запах исчез. Диана пошла обратно, встала посреди галереи и глядела во двор. Хорошо сознавая, что предается глупости, она думала о том, во что сейчас одет Хлыщ. Хирурга в трико и в майке – и того она уже помнила плохо, Хлыща представить в таком наряде было невозможно.
Легок на помине, Хирург показался из-за угла. Заметив ее, он помахал рукой и что-то сказал. Диана вопросительно вскинула голову, и он опять взмахнул рукой.
В вестибюле битое стекло было уже заметено и собрано хрустальной горкой у двери, и она опять вспомнила Хлыща, подумала, что это его рук дело.
Хирург ждал ее на крыльце. Он хотел что-то сказать, но ни с того ни с сего смутился, достал сигарету, повалял ее, смял и высыпал табак в траву.
– Простите. Не думал, что это может быть так… Вы ведь не должны были…
Она молча смотрела на него.
– Скажите, вы верующая? – оживился он.
Она нащупала серебряный крестик на шее.
– При чем тут это?
– Так – верующая?
– Вы знаете, мне не нравятся ваши вопросы.
– Мне тоже не нравятся мои вопросы. – Хирург огляделся и передохнул. – Хорошо. А как вы относитесь к тому, что из сада улетели птицы? Вы слышите птиц?
Диана прислушалась. Птиц в самом деле не было. Где-то клокотал не то бульдозер, не то экскаватор. Она пожала плечами.
– Очень хорошо. А теперь пойдемте и постарайтесь собраться. Это важно. Без этого… – Осекшись, он взял Диану за руку и повел в дом.
Пальцы у него были сухие и твердые, как из дерева. Он шел размашистым шагом, Диана чуть не бежала за ним. Перед детским покоем он остановился, снова передохнул, толкнул дверь и пропустил ее перед собой.
На сдвинутых детских кроватях у дальней стены лежало что-то большое, бугристое, накрытое прилипшими простынями. Решив, что это собранное в прачечную белье, Диана вопросительно посмотрела на Хирурга, и тот, подойдя к кроваткам, сдернул простыни.
На кроватках лежали Кок с Хлыщом плечом к плечу. Диана хотела что-то возразить Хирургу, но замерла. Она очень хорошо все увидела в первое же мгновенье, но без осознания того, что именно явилось перед ней. Легко, точно под воду, она прошла куда-то вглубь себя, руки и ноги ее стали ватными. Хирург, показывая на сдвинутые кроватки, что-то объяснял, но она не слушала его. Оба, Кок и Хлыщ, были разуты, Хлыщ был еще и бос, и у Кока совсем отсутствовало лицо, то есть вместо лица было что-то искусственное, с пористой, как у лимона, кожей. Мокрые рубашка и майка на Хлыще лежали клочьями, но это была не вся его одежда, так как и собственно к телу его лепилась плохо сшитая по краям, топорщившаяся фиолетовая кожа, кровавый след портняжьей пятерни бороздами шел поперек груди, кровь густо чернела в расщелинах шва и в стежковых дырах, обритая голова была запрокинута и схвачена аккуратным, похожим на индейскую веревочку швом.
Замолчав, Хирург бросил испачканные простыни обратно и обернулся к Диане. Она отступила.
– Но… – было начало ее мысли, которую она не успела схватить. Кто-то толкнул ее под колени, и она полетела лицом в ослепительную, играющую на солнце воду.
* * *
В себя она приходила толчками. Солнечная вода то выносила ее в сад, к беседке, то вновь заливала с головой. Со лба на глаза лезло сочащееся полотенце.
– Слава богу, – вздохнул – где-то вверху и сбоку – Хирург.
Диана убрала полотенце, обвела языком сухие губы, подобралась на руках и села. В затылке была ноющая, какая-то полая тяжесть, руки и ноги словно разлеглись вдалеке. Она хотела что-то сказать, но, вспомнив сшитую кожу на Хлыще, опять прилегла. Хирург куда-то ушел. На траве было жестко и колюче, левый, по-видимому, ушибленный в обмороке локоть сделался тяжелым, как бильярдный шар.
Хирург принес стакан воды.
– Выпейте.
Диана подала ему руку, и он помог ей подняться. Взяв стакан, она слепо смотрела в землю.
– Пейте, – повторил он.
Она сделала глоток, захлебнулась и опрокинула остаток воды.
– Я… должна идти.
Хирург подхватил стакан и взял ее под локоть.
– Сейчас…
Он завел ее в беседку, усадил на скамью и сел напротив.
– Постойте. – Она отерла лоб. – Постойте. Они там… лежат… а мы…
Хирург поставил стакан на перила.
– Беседуем на отвлеченные темы?
– Кто вы?
Он облокотился на колени, майка натянулась, даже треснула на плечах, и Диане сделалось не по себе: он назвал ее по имени, которого не должен был слышать. Впрочем, имя он мог узнать, как узнал номер телефона Майиной бабушки, а было нечто более близкое, дышащее в самое лицо ей, отчего руки шли гусиной кожей. Она завороженно смотрела на него и, не слыша его объяснений, точно вброд, шла мыслями обратно из беседки, туда, где надеялась схватить его за руку, предъявить настоящее обвинение. Поняв, что его не слышат, Хирург замолчал, и тогда Диана вспомнила, как только что он держал ее за локоть и она не чувствовала боли, кровь не стучала в руку чугунным кулаком. Не то что сейчас: локоть, казалось, увеличился, тянул к земле. Ее вдруг затрясло. Хирург подошел и, как ребенка, прижал ее к груди.
– Вот и пропустила главное. Первое горе прошло… – Он поцеловал ее в макушку, слегка встряхнул и, отступив, встал на пороге. – Идут за ним еще два.
Диана вытерла глаза.
Следуя направлению его взгляда, она увидала на аллее двух человек в разномастных сутанах, с неожиданными для весенней улицы шапками на головах. Они были как чернильные пятна на торшонной акварели, эти два попа, их лица были красны от страха, а окно иконки, как бы реявшей перед ними, брызгало небом и зеленью. Неуверенно ступив на аллейку, касаясь друг друга предплечьями, они забормотали что-то вполголоса и вразнобой. Так же невпопад, будто помечая нечто в воздухе, принялись осенять крестными знамениями дом. Один, куцебородый, в продавленной остроконечной митре, был молод, высок и степенен, второй, несший иконку, с рассыпчатым антрацитным помпоном на угловатой беретке – в летах и в теле, но более порывист в движениях, которые, однако, оставляли его чуть позади товарища.
– Сюда, отцы! – позвал Хирург.
Встрепенувшись, отцы тем не менее сделали вид, что ничего не слышали, но бормотанье их стало громче.
– Остепенитесь, грешный! – забасил молодой поп. – Не гневите… и… усмирите гордыню… ибо…
– Ибо сказано… беззаконник… – попытался вторить пожилой поп, сразу подавился, стал откашливаться, побагровев и прикрывшись иконкой.
