– Ну что, в подвал его?
Я с «грустью» смотрел подростку в глаза и соглашался:
– В подвал. Только как в прошлый раз не делай!
Что было в «прошлый раз», свидетель должен был додумать сам. А пока он рисовал в своем воображении сцены – одну чудовищнее другой, Иван доставал из шкафа солдатский ремень и, проверяя его на прочность, постукивал кованой пряжкой по широкой ладони и приговаривал вполголоса: «Прошлый шкет после пятого раза заговорил. Посмотрим, сколько этот выдержит». При подготовке к «экзекуции» мы на свидетеля внимания не обращали, словно до предстоящего избиения он потерял для нас всякий интерес.
Подготовив ремень, Иван спрашивал:
– Ну, мы пошли?
Я, перекладывая бумаги, как бы между делом отвечал:
– Проверь, чтобы в коридоре лишних людей не было.
Иван выглядывал за дверь и докладывал:
– Пока рано, у соседнего кабинета посетитель стоит. Минут через пять уйдет, тогда начнем.
Я согласно кивал головой, отрывался от бумаг и спрашивал у подростка:
– Ты ничего не хочешь рассказать? Пока время есть?
Как правило, юный хулиган хватался «за соломинку» и начинал торопливо рассказывать все, что знал.
Для примерных подростков, которые отказывались отвечать исключительно из чувства ложного товарищества или показной бравады, существовал другой метод. Оценив «клиента», я начинал с порога корить Горбунова:
– Зачем ты мне его одного привез? Где директор школы, где родители?
– Родители на работе, – оправдывался «добрый дяденька» Иван.
– Да мне плевать, где они! – начинал заводиться я. – Поезжай за отцом, пусть весь завод узнает, кого он вырастил! И за инспектором ИДН зайти не забудь! Я хочу, чтобы она его немедленно на учет поставила. И чтобы всю его семью как неблагополучную на учет поставила!
Иван с показной неохотой уходил и возвращался минут через десять.
– Я папку дежурную забыл, – объяснял он.
Но это было уже никому не интересно: получив от меня гарантии не вызывать родителей и директора школы, свидетель начинал давать показания.
По комсомольскому значку и споротому шеврону я сделал вывод, что к Лисогору нужен другой подход.
– Нелегко тебе в зоне придется, – с сочувствием сказал я.
– А че в зону-то? За что? – удивился паренек. – Я заплачу, и они все замажут.
– И много у тебя денег есть?
– Сорок рублей. На пласт копил, половину отдам, и замажут.
– Что купить хотел?
Лисогор, сожалея об упущенной возможности пополнить фонотеку, невесело вздохнул:
– «Пинк Флойд».
– Ого! – «удивился» я. – Да ты, братец, эстет! Вся молодежь «Бони М» да «АББА» слушает, а ты – «Пинк Флойд»!
– Знаете ли, «АББА» пускай колхозники слушают, а «Бони М» – старичье…
Подросток явно хотел сказать «старичье вроде вас», но вовремя спохватился и замолчал на полуслове.
– Значит, говоришь, заплатишь, сколько надо, и тебя отмажут?
Я умышленно сделал вид, что перепутал «замажут» и «отмажут». Эта путаница была необходима для начала наступления, для взлома обороны замкнувшегося школьника.
– Сорок рублей ты накопил на пластинку, двадцать готов отдать… Витя, ты что, за двадцать рублей от убийства решил отмазаться?
– От какого убийства? – не понял паренек.
– Ты что, сволочь, думаешь, что я надписями в подъезде занимаюсь? – неожиданно закричал я. – Ты идиот, что ли? Да по мне ты хоть все стены в доме матом распиши – мне плевать! Подъездами пусть участковый занимается, а мне ты про убийство расскажешь! Ты убил Каретину?
– Нет! – Лисогор закрылся от меня руками, хотя я даже с места не вставал.
– Как это не ты? А кто? Кто к ней в день убийства приходил? Я, что ли?
Неожиданно в разговор вступил Горбунов.
– Ты был у Каретиной? – строго спросил он.
– Был, – не стал отпираться подросток.
– Нож где держал? За пазухой? – продолжал наседать я. – Ты нож с собой принес или стилет?
– Нет, не нож! – выкрикнул школьник. – Презерватив.
– Чего-чего? – поразились мы. – Повтори, что ты с собой принес?
– Презерватив, – покраснев, ответил Лисогор.
Я сразу же представил, как это могло быть. 7 ноября, у Каретиной гости. Звонок в дверь. Аристократичная манерная Луиза в нарядном платье выходит на площадку, а там… прыщавый подросток с презервативом в кармане. Ну и сцена!
– Прости, господи! Чудны дела твои. – Я демонстративно перекрестился. Показная набожность после «вспышки ярости» всегда положительно действует на свидетеля. – Колись, змееныш, зачем ты с собой презерватив принес?
– Отомстить хотел, – пробурчал Лисогор.
После такого заявления Иван сел на первый попавшийся стул. Я еще раз внимательно осмотрел паренька и понял, что он не врет.
– По-другому никак нельзя было? – примирительно спросил я.
– Пацаны говорили: «Сделай ей “Открывайте, суки, двери!” Пусть попляшет!» А я подумал: «Нет, это не то! Она не поймет, за что я ей в звонок спичек напихал. И вообще не поймет, кто заподлянку сделал». Тогда я придумал месть с презервативом, но подходящего момента дождаться не мог. А тут подслушал случайно разговор, что ее мать к хахалю 7 ноября уезжает, и решил: «Пора!»
– Рассказывай все по порядку, – велел я.
Подросток глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную реку, посмотрел на свои обкусанные ногти и начал рассказывать:
– В сентябре дело было. Стоим мы с пацанами после школы во дворе, анекдоты травим. И тут мимо проезжает «Волга» ГАЗ-2410. За рулем лысый мужик в вельветовом пиджаке, рядом Луиза, вся расфуфыренная такая, в голубенькой ветровочке, в волосах заколка импортная. У машины колесо попало в лужу рядом с нами – меня всего с ног до головы грязью окатило. Как нарочно, в этот день наш класс по школе дежурил, и я был в белой рубашке и в отутюженных брюках. А тут такое западло: мужик яму не заметил и меня в свинью превратил. Что еще обидно: ни на кого рядом брызги не попали, а меня – как из ушата окатили. Я стою, обтекаю. «Волга» развернулась, Луиза вышла и мимо нас прошагала в свой подъезд. На меня, коза драная, даже внимания не обратила. Вообще никак не отреагировала, словно я не человек и даже не собака, а столб какой-то. Честно скажу: если бы она со мной заговорила, я бы ей все простил. Луиза – чувиха яркая, мне бы потом все пацаны завидовали. А она взяла и просто мимо прошла. Вот что ей стоило остановиться и пару слов сказать, к примеру: «Что ты, урод, встал посреди дороги?» или «Извини, так получилось!» Меня бы любой разговор устроил.
– Слово «урод» разве не обидное? – уточнил я.
