Я посмотрел в глаза Лапшиной. Более открытого и честного взгляда я давно не встречал. Она верила в то, что говорила.
«Девушка хорошо подготовилась к допросу, – отметил я. – Ну ничего, пусть пребывает в уверенности, что кража денег осталась незамеченной. Наступит время, и я подниму этот вопрос».
Минут через пять после ухода Лапшиной в кабинет ворвался Бирюков.
– Зачем ты вызывал мою племянницу? – с порога начал он. – Кто тебе позволил допрашивать несовершеннолетнюю девушку без родителей?
Как-то, примерно год назад, я побывал на приеме у одного большого начальника. Время нашей встречи было согласовано, о моем прибытии доложил секретарь, но когда я вошел, начальник разыграл передо мной целую комедию. Не отрываясь от бумаг, он выслушал мой доклад о явке, неспешно поднял голову, задумчиво посмотрел в угол кабинета, потом перевел взгляд на меня, сфокусировав изображение. Несколько секунд в недоумении рассматривал меня, словно пытался понять: «Кто это? Как этот человек оказался в моем кабинете?» Я повторно представился. Хозяин кабинета кивнул: «Да-да, я вспомнил!» – и предложил занять место у приставного столика. Столь необычное начало разговора должно было продемонстрировать, что в глазах большого начальника я – никто, и звать меня – никак, и мое мнение хозяина кабинета никогда не заинтересует.
Я ждал появления участкового и подготовился к нему.
«На меня лицедейство большого начальника впечатления не произвело, а на Бирюкова оно должно подействовать как красная тряпка на быка», – решил я.
– Я тебя русским языком спрашиваю, – начал нервничать участковый, – ты зачем мою племянницу вызвал?
Я задумчиво осмотрел Бирюкова, достал сигарету, прикурил.
– Ты что, оглох? – зарычал Бирюков. – Я тебе сейчас уши прочищу! Мальчишка! Хам!
– Во-первых, – спокойно ответил я, – Татьяна Лапшина является совершеннолетней. Во-вторых, действующим Уголовно-процессуальным кодексом участие родителей при допросе несовершеннолетнего свидетеля не требуется. В-третьих… – Участковый дернулся, словно я неожиданно хлестко и звонко щелкнул у него перед носом ковбойским бичом. – В-третьих, – отчеканил я, – если я услышу еще хоть один вопрос, касающийся гражданки Лапшиной, то сегодня же доложу рапортом начальнику уголовного розыска области о вашем вмешательстве в расследование резонансного убийства.
– Я пришел по-человечески поговорить! – сбавил обороты Бирюков. – Мы же в одном отделе работаем, неужели я не могу о племяннице узнать?
– Видит бог, я не хотел! – жестко отрезал я, достал лист бумаги, авторучку и начал вслух проговаривать заголовок рапорта. – «Начальнику Управления уголовного розыска областного УВД…»
– Да пошел ты! – огрызнулся Бирюков и вышел из кабинета.
Я отстучал по столу веселую дробь и, безбожно фальшивя, пропел: «Имя ты мое услышишь в звонком топоте копыт».
В ответ на мое вокальное выступление зазвонил телефон. Я с готовностью снял трубку.
– Зайди! – велел Малышев.
Я скомкал рапорт, выбросил его в корзину и поднялся к начальнику милиции.
– Что тебя с Бирюковым мир не берет? – раздраженно спросил он. – Зачем ты его племянницу вызвал?
– Я подозреваю ее в убийстве Каретиной, – серьезно ответил я.
– Чего? – вытаращил глаза Малышев.
– Шучу! – успокоил начальника я. – Она присутствовала на вечеринке у Каретиной. Я допросил Лапшину как свидетеля, не более того.
– Андрей, если еще раз мне Бирюков на тебя пожалуется, я вам обоим по выговору дам. Я не позволю у себя в отделе базарные склоки разводить. Ты меня понял?
Я заверил Малышева, что более понятливого подчиненного у него не будет до конца карьеры, и ушел заниматься своими делами.
Вечером по дороге домой меня осенило:
«У «Папиного мира» была давка, и в ней вся суть! Как я раньше не догадался! Преступнику не обязательно было бить в грудь Каретиной с размаху. Он мог вообще не замахиваться. Чтобы пронзить Луизу одним движением, преступнику надо было приставить кортик к груди спящей девушки и всем телом надавить на него. Каретина, одурманенная морфием, была в бесчувственном состоянии: ничего не слышала, на внешние раздражители не реагировала. Убийца мог аккуратно развернуть ее на спину, поставить острие лезвия между ребер напротив сердца, сложить обе руки на рукоятку и вдавить кортик в Луизу, как гвоздь в кусок пластилина. Точно таким же движением – ладонь на ладонь, резкий толчок вниз – предписывается делать искусственное дыхание. Кто-то из гостей не стал мудрить с молодецким ударом, и, надо признаться, получилось у него безупречно: крови – минимум, шума – никакого. Кто мог быть убийцей? Да хоть кто! Любой из гостей обладает достаточной массой, чтобы короткое лезвие беспрепятственно прошло между ребер потерпевшей и пронзило сердце».
На другой день, забросив все дела, я поехал в морг. Заведующий бюро судебно-медицинских экспертиз профессор Кишиневский принял меня как хорошего знакомого.
– Зачем приехал? – вместо приветствия спросил он.
– Мне нужен биоманекен.
– Бери! – ответил Кишиневский таким будничным тоном, словно биоманекен, он же бесхозный труп, лежал у него в кабинете где-нибудь возле книжного шкафа.
– К кому мне обратиться?
– К Корнею Петровичу.
Старшего санитара Савельева я нашел в прозекторской. Он с напарником перекусывал после вскрытия очередного трупа.
– Корней Петрович, мне нужен биоманекен, – сказал я. – Кишиневский разрешил.
– Кто нужен, мужчина или женщина? – уточнил Савельев.
– Женщина.
– Молодая или старая?
– Молодая.
– Пошли!
Мы спустились в подвал. Савельев выкатил на каталке из холодильника тело дряхлого старика.
– Мне женщина нужна! – напомнил я.
– Других нет, – ответил санитар. – Не нравится старик – приходи в другой раз, а сейчас у нас больше никого нет.
– Зачем же ты спрашивал, кто мне нужен?
– Просто так, для интереса.
– Ну ладно, старик так старик, – согласился я. – Мне еще для эксперимента нож нужен.
Санитар вытер рукавом мясистые губы, хмыкнул, обернулся на шум шагов. В подвал спустился его напарник Рязанов.
– Посмотри, какой фраер к нам пришел! – показал на меня Савельев. – Он труп резать собрался, а ножичек с собой не принес.
Рязанов подошел к каталке, посмотрел на тело.
– Мой клиент! – обрадованно сказал он. – Андрей, ты его резать собрался? У меня есть пара ножей, сейчас принесу.
– Кортика или стилета нет? – спросил я.
– Кортика? – Санитары переглянулись. – Ты на кого намекаешь? На девчонку, которую на вечеринке закололи?
