— И тебе это нравится, — хмыкает этот чертов наглый эльф, — мне кстати тоже. Я в душе мазохист, кажется.
Выскакиваю наконец из машины, со всем скрутившимся в груди раздражением, хлопаю дверью.
Мда, бунт так бунт, ничего не скажешь. Лажаешь, Надежда Николаевна!
— Через два часа жду вас с Лисой тут же.
Я оборачиваюсь ровно для того, чтобы увидеть Давида. Кто взъерошил эти волосы? Ветер? Или я? Ни одной улики, уже и не разберешься. Зато помада на этих нагло улыбающихся губах точно моя. Никаких улик не надо, чтобы доказать эту теорему. Мой стервец. Волшебно.
Черт, а ведь у меня тоже наверняка размазалась… Надо будет хоть салфеткой рот протереть перед тем, как зайти в школу.
И все равно бесит эта его самоуверенность. Будто я этому мальчику любимая игрушка. И не слишком ли много он о себе возомнил?
— Мы еще вернемся сегодня к этому разговору, — сообщаю я, выдыхая из себя эту всю чувственную растрепанность. Кто тут богиня, вообще?
— Обязательно, — улыбается Давид, — только придумай повод получше. А то расставаться из-за собаки — это чушь. Собачья, прости за каламбур.
То ли правда болван, то ли прикидывается. Ну вот с трудом мне верится, что он ни черта не понял, и вообще уверен, что победил. Но сейчас уже реально некогда, я и так уже непозволительно опаздываю. Хотя, я бы поспорила. Знаю парочку, которая из-за собаки развелась. Ну, там, конечно, и без собаки дофига проблем было.
Салфетки из сумки достаю по пути, уничтожаю следы размазанной помады вокруг рта — и только потом звоню в домофон школы.
Явиться опоздавшей и так-то не прилично, а явиться опоздавшей и с размазанной помадой — это вообще за гранью.
Снимаю тренч, оставляю его в гардеробной, предварительно вынув из кармана телефон и ключи, выдыхаю. Соберись, Надя, соберись. Тебе сейчас в целый класс с двумя десятками мамочек заходить. А уж они-то по одному выражению лица определят, почему ты в раздрае. Еще советчиков и осуждающих мне не хватало.
Иду по коридору к классу Лисы, и меня трясет. Мелко. Нервно. Осталось понять почему.
Хотя ладно, я знаю почему. Мне страшно. Я потеряла контроль над ситуацией — и, кажется, довольно давно. Странно. Я была уверена, что все будет просто, и я скажу Давиду Огудалову: “Адьос”, — с той же легкостью, что и любому другому мужчине до него. А тут — и он не унимался и со мной по-прежнему спорил, и я как самая распоследняя дурочка не могу настоять на своем.
Наверное, со стороны мои принципы кажутся такими глупыми.
Ну что тебе надо, Надя, красивый, горячий, щедрый мальчик ухлестывает за тобой так, будто ты не какая-нибудь там дважды разведенка, а минимум Марго Робби, во всей её дерзкой юной сексапильности.
Ах, да, дочь твоя, Надя, души в этом мальчике не чает. Вчера все уши прожужжала на тему того, что тоже хочет стать дизайнером интерьеров “как Дейв”. И да, я слегка взревновала, потому что пару недель назад ориентировались на меня, но что поделать. Я за демократию, так что мешать дочери самоутверждаться не буду.
Он раскатывал меня асфальтовым катком, атакуя абсолютно по всем направлениям. И выполняя, и не выполняя мои условия.
И самое обидное, что придраться мне и не к чему.
Все хорошо. Все настолько хорошо, что так просто не бывает.
Давид не дарит мне цветы, но на кухонном столе за завтраком всегда стоят свежие крокусы. Маленький букетик в стеклянном бокале. Я даже не знаю, когда он их успевает ставить, серьезно, не замечаю. Такое ощущение, что ему их приносят инопланетяне и передают через форточку.
Давид не водит в кино меня, зато водит меня и Лису. На мультики. И даже не спит при просмотре. И с ним даже можно эти мультики обсудить. Ну, а как же без этого? Как можно не озадачиться вопросом, что едят хищники в Зверополисе?
Давид не ворчит, если я вдруг забываю приготовить ужин, хотя в последние две недели я с этой своей забывчивостью постаралась распрощаться. Потому что, ну мы и так у него живем, должна же я хоть что-то в честь этого делать.
Давид не поет мне под окном серенады — до четырнадцатого этажа докричаться сложно. Зато он делает прекрасный массаж ног, что бывает жизненно необходимо после того, как целый день простоишь у мольберта. А таких дней у меня за эти две недели было много, я ведь восстанавливала три заказных портрета.
Давид не обещает мне с неба звезду. И луну тоже не обещает. Зато он притащил моей дочери чертову дорогущую Ямаху, стоило Лисе только опечалиться, что её гитара при потопе погибла.
Никакого сочувствия к моим несчастным ушам…
И уже тогда я оказалась в очень спорном положении. Принимать или не принимать? Блин, сама бы нафиг послала, а попробуй откажи в подарке, сделанном Лисе. Я ведь эту Ямаху точно бы не позволила купить, обошлись бы чем-нибудь бюджетным… И чем мне откупаться? Ну нет, не сексом же, слишком пошло. Пришлось принять, просто как хрень от щедроты души.
Больше мы при Давиде вообще не печалимся, потому что не хотим давать ему еще один повод. Хотя как-то же про эту дурацкую псину из Лисы вытянул…
Никакой пощады к моему самоуважению. Потому что — вот как принимать такие дорогие подарки? Как принимать щенка, который стоит столько же, сколько хороший ноутбук? Которого бы я ни за что не смогла купить сама.
Особенно сейчас, когда все лишние деньги складываются в одну кучку, и есть у меня ощущение, что и той кучки на ремонт моей квартиры все-таки не хватит.
Но как мне было отказать своей дочери?
Нет, наверное, надо было, но я вот не смогла. Дарили-то не мне.
Поди объясни одиннадцатилетнему ребенку, что вернуть подарок нужно не потому, что ты недостаточно этого ребенка любишь. Ведь я знаю детей. Подарок — это подарок. Они даже отнятое мороженое за пятьдесят рублей запомнят, а “собаку своей мечты”, которую пришлось вернуть, тебе будут помнить до старости и не забудут припомнить, когда поднесут тот самый последний стакан воды.
И ведь, я уверена, Огудалов это все понимал. И подарки свои меня принимать заставлял вот таким вот образом. Не мытьем, так катаньем. И это было свинство, но на свинство такого рода обычно не жалуются. Жалуются обычно наоборот. На пополамщиков каких-нибудь. На тех, кто вообще ничего не дарит, ни без повода, ни с поводом.
Так чем я недовольна? По-прежнему хотите знать?
Ничем. В этом и проблема.
Я же точно знаю, то, что хорошо, — всегда заканчивается больно. И чем лучше — тем больней. В моей жизни только одно “хорошо” в результате закончилось действительно хорошо, у меня родилась Алиска.
Но сколько раз мне было плохо, тяжело и сложно по пути?
Сколько раз боялась, что именно я, я — та самая плохая мать?
Ведь поводов так считать у меня выше крышечки.
Я взяла и ушла от мужа, лишила ребенка стабильности и отца.
