Книга Девушка с пробегом, страница 52. Автор книги Джина Шэй

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Девушка с пробегом»

Cтраница 52

— Ты курила? — брови его взлетают еще выше чем были до этого. — Не знал, что ты этим страдаешь.

А если бы знал, то что? Не счел бы меня себе подходящей и не стал бы топить мою квартиру?

Удачные два вопроса. Вот только они у меня остаются только в голове. То слетает всякая дичь, только подумай, то то, что нужно, с языка не слезает, как ни спихивай.

— Ну что ты, богиня, что случилось? Кто тебя обидел? — с насмешливой нежностью шепчет мне Давид, закапываясь пальцами мне в волосы.

Сердце мое умывается собственной кровью. Боже, как же я люблю этого поганца. И как же жаль, что он такой конченый псих. С таким точно нельзя оставаться даже простой женщине, а мне с Лисой — так и вообще не стоит даже думать..

— Ты, моя радость, меня обидел ты, — измученно выдыхаю я, прикрывая глаза.

— Да ладно тебе, — ворчит Огудалов и подхватывая меня под бедра, усаживает на подоконник, — я тысячу раз извинился за собаку. Могу поклясться, что сам буду с ней гулять. Навяжи на неё побольше розовых бантиков, чтобы я точно выглядел самым гламурным идиотом среди гуляющих, и будем считать, что твоя месть удалась. Только аккуратней. Вдруг я понравлюсь какому-нибудь гею-собачнику и он меня у тебя уведет?

Черт возьми, он же еще думает, что я злюсь на него из-за собаки. И может быть, из-за его признания, которое было “не по правилам”.

— Давид, я все знаю, — устало произношу я, упираясь затылком в холодное стекло за моей спиной. Если бы оно могло охладить мой кипящий мозг. Ох если бы.

Огудалов замирает. Это настолько очевидно, что мне хочется расхохотаться. Горьким смехом, раздирающим душу в лохмотья.

Да-да, моя прелесть, теперь-то и ежу понятно, что тебя есть, в чем упрекнуть.

— Откуда, — на одном выдохе произносит он, — кто тебе сказал? Мама?

Я удивленно моргаю. А Тамара Львовна-то тут при чем? Она что, в курсе, что её сын вытворил с моей квартирой, чтобы “затащить меня в свою пещеру”? Это, по их мнению, адекватные способы решения проблем?

Давид же отшатывается от меня на несколько шагов и останавливается в проеме двери, впиваясь пальцами в косяк так, что костяшки белеют от напряжения.

— Я правда хотел сказать тебе сам, — невесело произносит он, глядя куда-то мимо меня, — я просто думал, что еще пара недель у меня есть. Что-то придумать. Решить.

— Что тут думать, радость моя, — отчаянно вою я, — не о чем тут думать. Не. О. Чем! Это за рамками простительного.

— Надь, я ведь могу объяснить, — Давид снова шагает ко мне, но останавливается не пройдя и полшага, — я понимаю, тебе есть на что злиться, но…

Когда у него такие виноватые глаза — мне становится еще хуже. Никуда ведь не денешь то, что я его люблю. Просто я чокнутая. И в старости, наглаживая своего сорокового кота, я буду вспоминать эти виноватые глаза Давида Огудалова и думать о том, что ничего красивее в жизни не видела.

— Злиться? — Я дергаю подбородком, перебивая, — Нет, малыш, я не злюсь. Со мной злой можно иметь дело. Я, мать твою, в ужасе от того, что ты сделал. И вот это уже финиш.

— В ужасе? — медленно повторяет Огудалов. — Ты действительно хотела сказать именно это? Не что-нибудь другое? Потому что, как мне кажется — это немного неадекватная реакция на…

— Неадекватная? — Я соскакиваю с подоконника, скрещиваю руки на груди. — Ты затопил мне квартиру, подставил меня на такие деньги, лишь бы я к тебе въехала, и считаешь, что быть в ужасе от осознания, что две недели спала в одной постели с психом — это неадекватная реакция?

Тишина встает между нами, будто плотная прозрачная стена. И Давид смотрит на меня недоверчиво, щурится, будто взвешивая каждое мое слово на каких-то внутренних весах.

Я кошусь на часы, так, на всякий. Сорок минут до критической точки. А быстро мы управились, мне казалось, что я больше времени с мыслями собиралась.

— Знаешь, богиня, — глухо и раздраженно произносит Огудалов, убирая руки в карманы брюк, — когда я тебе предлагал придумать более убедительный повод для расставания, я не предполагал, что ты поймешь это так буквально.

30. Игра по правилам и без

— У меня доказательства есть, — пальцы мои стискивают в кармане плаща эту идиотскую пуговицу.

Мне кажется, что я разоблачаю не его. А себя. Ведь это мне сейчас задохнуться тоской и не говорить ни слова. Все лучше, чем умереть, как только он окажется за дверью моей жизни.

— Ну, отлично, — Давид раздраженно кривится, а потом разворачивается и исчезает где-то в глубине моей квартиры.

Я не успеваю опешить от такого наглого ухода от разговора. Потому что Давид возвращается. Со стулом.

Ставит его напротив меня “задом наперед”, усаживается, опускает локти на спинку стула, а подбородком упирается в переплетенные пальцы.

— Ну давай, любимая, — мрачно улыбается, глядя на меня, — я тебя слушаю. Внимательно.

Любимая. Нет, он, кажется, и не собирался следовать моим правилам. Все равно все делает так, как ему хочется. И во всем мы делаем так: я черчу границу — он её стирает. Он пытается устанавливать для меня правила игры — и я тоже не желаю им подчиняться.

Так почему же мы до сих пор вместе?

Почему вплавляемся друг в друга только крепче?

Даже сейчас, когда я знаю, что он сделал, и нахожу, что это слишком отчаянный ход в нашей одной небольшой войне — почему мне так сложно от него оторваться?

Может быть, потому, что на самом деле мы слишком одинаковые в принципиально важных вещах. Оба умеем отличать важное от шелухи. Оба — не допустим сомнений в партнере. Оба — слишком циничны, чтобы ссориться из-за невымытой сковородки или того, что я не люблю краситься, а он — вечно разворачивает зубные щетки строго в направлении “на запад”. А еще мы оба — насмерть друг другом больны.

Расходимся мы только в смешных мелочах, в вещах не принципиальных. И не такая уж и большая — эта наша разница в возрасте.

Вот только в одной принципиальной вещи все-таки мы не совпадаем.

Не все средства хороши на войне.

— Надь, я все еще слушаю, — настойчиво напоминает о себе Давид.

Я вытягиваю из кармана пуговицу, пытаясь наскрести в себе силы на то, чтобы заговорить. Давид берет её из моих пальцев, крутит, вертит, задумчиво рассматривая. Кажется — тоже узнает, если я верно понимаю тень, пробежавшую по его лицу, но это все равно никаким местом не походит ни на раскаяние, ни на предчувствие разоблачения.

— И? — Огудалов вздыхает. — Я все еще нихрена не понимаю, богиня, какие подсказки мне в этой игре полагаются.

— Ну это же твоя пуговица, ты не будешь спорить? — Хороший вопрос для начала. Задавать его непросто, но получается. Все, поехали, ни шагу назад, стоять на своем, пока он чистосердечно не признается.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация