Мне интересно, чего хочет он сам. От меня, да.
Движения у Антона рваные и явно доставляют ему лишние неприятные ощущения. В конце концов, у него на заднице живого места нет. На потрясающе красивой заднице… И следы от ремня её не портят, лишь только добавляют «лоска».
Красотища. Просто кайф на это смотреть, как хотите.
Мои следы. Следы того, что этот поганец был моим, кормил меня.
Верещагин замечает, что я пялюсь на него — да и на что конкретно я пялюсь.
— Отвернись, — шипит он яростно, будто отстаивая свою территорию.
Мне даже задуматься на тему того, чтобы закатить глаза, не надо. Они сами закатываются.
Ощущение, что где-то там поменялись роли, и я только что трахнула девственницу, становится все крепче.
Хотя, ладно. Дроп тем и характерен, что эмоционально Нижний во время него в глубоком раздрае. Это непривычно. А когда ты взрослый альфа-самец с самомнением Верещагина — принять, что тебя только что выдрали, как пацана, и тебе понравилось — довольно сложная задача.
Так что, да — эффект «лишения девственности» все-таки имеется.
— Ты бы не дергался, — спокойно замечаю я, — Нижний после спейса нуждается только в отдыхе и ни в чем больше.
— Я тебе не Нижний, — взрывается Верещагин, будто бы последняя моя фраза стала последней каплей.
— Кто тебя порол — тому ты и Нижний, — откликаюсь я насмешливо, — хотя если ты захочешь другую Госпожу для порок — я пойму. Право выбора и все такое.
Проговариваю это — и понимаю, что нет, вру. Не пойму. Ни в каком месте не пойму. Будто у меня исключительные права на задницу этого паршивца. Слава богу, у Антона совершенно другие возражения на этот счет.
— Ничего такого я не захочу, — выдыхает он категорично, подтягивая брюки — и не пошла бы ты…
С кровати я встаю.
И подхожу к нему, неуклюжими пальцами пытающемуся застегнуть пуговицу на застежке брюк. Да-да, с мелкой моторикой после спейса бывают известные проблемы. Ничего, через пару часов станет получше. А сейчас…
Когда я осторожно пробегаюсь пальцами по ремню Верещагина — он вздрагивает и замирает, отдергивая руки.
Он думает, что я сейчас этот ремень из его брюк выдерну и слечу с катушек? Нет. Контроль — на то и контроль, что всякому ремню свое время, место и не всякая, что подвернется под руку, спина.
— Куда ты так торопишься, — с интересом спрашиваю я, пока мои пальцы побеждают эту его дурацкую пуговицу.
Он так и стоит, не шевелясь ни единой мышцей, и кажется — едва дыша. А у меня под ладонями, скользнувшими к молнии его брюк «меняется рельеф». В положительную сторону меняется.
Ну-ну. Не захочет он ничего такого, ага.
— Хочешь свою хозяйку, а, малыш? — мурлычу я, крепче прижимаясь к его спине. Это что-то инстинктивное, гормональное, осознанно я не собиралась делать ничего такого, но все происходит само по себе.
Снова пробую его кожу самым кончиком языка. Боже, какой же он вкусный. До безумия. И надо бы оторваться, вот только как?
Как это сделать, а?
— Убери руки, — полузадушенно выдыхает Верещагин, — ты должна понимать «нет».
Обидно.
Даже очень.
Значит, шлюшка Ивановская ему для секса годится, а я — нет?
Так, ладно.
Я отстраняюсь, позволяю Антону задышать свободнее, опускаюсь в кресло, закидывая ногу на ногу.
Я переживу. И то, что он сейчас шагает к двери с четким намереньем свалить, я переживу тоже.
Я не буду вцепляться в него и доказывать, что ему понравилось. И уговаривать продолжать тоже не буду. Он бежит. И пусть бежит себе дальше.
Антон оборачивается ко мне, когда сжимает пальцами дверную ручку. Передумал?
— Если хоть кто-нибудь узнает, что тут было… — тон Верещагина обещает мне тысячу пыток. Я же только самой этой мыслью уже оскорблена. Как будто я вообще имею привычку делиться со всем миром о тех, кого порола.
— Разве что если ты сам решишь похвастаться, — с деланным безразличием откликаюсь я.
Он уходит. Я же остаюсь здесь. Прикрыв глаза и слушая шум пожара, бушующего где-то внутри.
Ну, вот видимо только этого я и достойна в понятиях Антона Верещагина. Чтобы он просто молча встал и ушел, после того как получил желаемое.
Ведь это все — было не только для меня. Для него тоже. Он этого хотел. Он наверняка будет это отрицать, но он хотел. Это было ясно.
Хотя, чего я хотела? От Верещагина-то? Разве когда-нибудь с кем-нибудь он поступал иначе? Чего я ждала, что после первой же порки он встанет, припадет к моим ногам, и мы будем жить долго и счастливо? Ну, да, конечно. Это ведь так похоже на Антона Верещагина и его отношение к жизни.
Я переживу. И это его отступление переживу — тоже.
В конце концов, что мне от него надо было? Чтобы и он меня захотел? Так я уже пробовала простой секс, и простых Нижних для порок, и они прекрасно жили по разные стороны моей жизни.
Оставим Антона Верещагина в качестве мальчика, секса с которым у меня не было, но вот выпороть его однажды удалось.
А вот мешать это все — опасно. Для самой меня и опасно. Я знаю.
Ведь в того, кто спокойно дает все, что тебе нужно, — и влюбиться недолго.
Влюбиться в Антона Верещагина… Даже звучит по-идиотски.
Я встаю из кресла, вытаскиваю из-под кровати сумку, чтобы собрать в неё девайсы. Отстегиваю браслеты наручников от кровати, забрасывают в сумку паддл, флоггер, стек…
Руки невозмутимо делают свое дело.
А на языке все равно горчит…
_____________________________
*Сабдроп — для справки, ощущение после БДСМ-сессии, характеризующееся по-разному, но всегда негативно. Страх, тревога, неприятие — частое, хоть и не обязательное явление. Чем глубже был спейс во время сессии, тем сильнее может быть дроп.
**Сабспейс — для той же справки, кто не в курсе Тематичных терминов — особое трансовое забытье, на грани между бессознательным и сознательным, когда теряется ощущение времени и контроля над ситуацией. Описать ощущения в сабспейсе довольно сложно, но сабы часто находят в нем огромное удовольствие.
Глава 17. Ирия
На работу во вторник я еду по расписанию.
Злая, но с твердым намерением не позволить себе выйти из себя.
Снова на такси — потому что клинер для моей машины прибудет только вечером, а хоть там и выветрились эти мерзкие духи Ивановской, её волосня все равно поналипла к коже сидений.
Я не думаю о Верещагине. Я выдохнула то разочарование от его побега и не думаю.
