В конце концов, не все могли принять в себе свою рабскую сторону. Ведь круто — это когда ты сверху, а когда ты снизу — вроде как и нет, да?
Самолюбивому наглецу типа Антона Верещагина согласиться с этим было не просто.
Ну, что ж, если он думает так — я точно не побегу объяснять ему, в каком месте он кретин. Тем более, что нет такого места — Антон “прекрасен” со всех сторон.
Хотя я могла бы многое ему рассказать и о том, что Нижний ни в каком месте не хуже Верхнего, а просто человек с иными потребностями. Вторая сторона медали. И нет ничего круче, нет ничего важнее, чем то, что человек тебя принимает. И готов принимать во всем.
Наверное, именно поэтому первая порка мне всегда запоминается гораздо ярче, чем первый секс с мужиком.
Это всегда — такое важное, почти сакральное событие.
Ну, если, конечно, это была не порка для контрактника, оплачивавшего мне два часа моего времени по четкому прайсу. Не с тем, кому просто нужна была боль и два часа унижения, чтобы встать и рвануть к жене, чтобы устроить ей ночь хорошего секса.
Ну, я, например, знаю, что с Прошей было именно так. Особенно вдумчивый секс у них с женой происходил именно после того, как он посещал меня.
Ему бы научить всему этому жену, но в семье он был этаким патриархом, и жена его — нежный хрупкий цветочек. Она один только раз, за семь лет супружеской жизни дала Прохору Степановичу пощечину, и до сих пор за это извинялась.
Не знаю, что есть вкусного в этой ванили, но видимо, что-то все-таки было. По крайней мере у нас никогда речи не заходило, что с женой он собирается разводиться. И «я с ней только ради имиджа» — тоже не было. У них крепкий тандем, и только я — тайный угол, к которому Прохор Зарецкий ездит в поисках того, что дома найти не может.
Ну, ок, я дам Антону время. Обдумать, взвесить и так далее. У меня, в конце концов, есть две недели до увольнения. Захочет продолжения — придет. Уж он-то знает, в какую сторону дверь моего кабинета открывается.
Не захочет — не придет.
А если придет, но не ко мне?
Мысль резкая, хлесткая — как оплеуха, и такая горькая, что от неё хочется сплюнуть. Это ведь в тысячу раз хуже, чем если он просто не захочет.
Ведь даже в Трессе — полный клуб тех еще сучек, и любая с удовольствием прихватизирует свободного раба с такой роскошной задницей.
И пусть равных мне среди них нет — и профессиональных мастериц по той же флагелляции*, но…
Но у них и связи с Верещагиным нет, отношения с ними могут стать тем чистым листом, который он, возможно, захочет.
А я не могу быть им, ведь я его знаю в реале. И он — мой босс. И естественно, он может опасаться огласки, если мы вдруг возьмем и продолжим.
Ох, и о чем я думаю? Ведь надо думать, что делать дальше с Прошиным контрактом, надо поставить его в известность о произошедшем деаноне, надо Тамару поставить в известность, наконец, потому что после этого Пэйн из тусовки может надолго исчезнуть. По моей вине.
И вот при этом всем я думаю о том, что у меня будет дальше с Верещагиным. Встанет он на колени снова или нет? И что я буду с ним дальше делать, если он таки покорится?
Нет, я могла бы сделать все сама. Провести разъяснительную беседу, подавить на больные точки психики, которые есть у любого нижнего.
Я могла заставить его дать мне то, что я хочу получать именно от него.
Вот только мне это было категорически не нужно.
Я не буду бегать за ним и объяснять ему его желания. Большой мальчик, может в себе разобраться сам.
У здания нашего офисного центра я выгружаюсь не очень охотно. Не хочу видеть Верещагина, не хочу думать о вчерашнем вечере, который закончился совсем не так, как мне хотелось.
Но все-таки, отношения с контрактниками честнее. Надежнее. Пэйн не вскочит и не убежит от меня после сессии. Он сам все знает о своих потребностях. И желаниях.
И после экшен-сессии с ним у меня нет такого чувства опустошения, как сейчас.
Так что все было правильно в моей жизни до того, как я решила сказать Верещагину о своем интересе к нему.
Уже в лифте я выбираю две мысли из этого бардака.
Мне нужно отработать две недели. А там — я вернусь к своему привычному образу жизни, в котором нет Антона Верещагина. Совсем.
Конкретика в голове успокаивает. Вот только хватает её ненадолго…
— Ирина, я что вам вчера говорил про дресскод, — рычит Верещагин на весь коридор, не успеваю я выйти из лифта. Когда он вообще успел меня рассмотреть? Пяти секунд хватило?
Нет, кажется, ни о каком перемирии не может быть и речи…
А чего он вообще забыл у моей бухгалтерии? Ах, да, аудит. Точно. Он же еще вчера собирался лично устроить мне бюрократическую вивисекцию. Не передумал.
И ни тебе: «Доброго вам утрам, госпожа», ни тебе ожидания на коленочках у двери. А жаль. Кажется, в душе я надеялась, что он перестанет так рьяно отрицать собственные сабмиссивные потребности.
А нет. Не перестал. Стоит себе у моего кабинета, глаза свои мудацкие на меня таращит. Злющий, как гадина. Что? Вставать было больно? Или спать на боку было неудобно?
Ну, ничего, зато две недели, пока синяки подживают, ты подумаешь, малыш — жарить кого-то лишний раз или не стоит. Вдруг заметят, а? Вопросы задавать начнут обязательно.
Пара недель без секса — вот самое ближайшее будущее Антона Верещагина. Ай-яй-яй, и почему мне его не жалко?
Я задумчиво скрещиваю руки на груди, разглядываю своего продолжающего нарываться босса. Интересно. Это он еще хочет ремня? Или бесится, что я ему выдала первую порцию? Или что, бесится, что понравилось? Что лежал в моих руках после порки и чуть ли не кончал? Ну-ну. Ладно-ладно, сладкий, я согласна стать самым сильным впечатлением твоей жизни.
— И чем вам мой вид сегодня не нравится, Антон Викторович? — мягко уточняю я.
Или, по-другому скажем, в каком месте он вам настолько нравится, что вы себя в своих руках удержать не можете?
Вообще-то в плане провокаций — я сегодня сдерживалась. К лютейшему консерватизму не вернулась, и не собираюсь, но по крайней мере обошлась без вырезов во всех местах, деморализующих мужскую часть населения нашей фирмы.
Верещагин окидывает меня взглядом, в котором так и сквозит отвращение. Будто форменную шалаву увидел.
Вот на шлюшек своих так смотри, козел. А на меня — не смей. Раз я не заслуживаю твоего кобелиного внимания.
Так и хочется на него рявкнуть: «Плохой босс, место!» — и чтоб эта тварь виновато заскулила, рухнула к моим ногам и уткнулась носом в носки моих туфель.
Жаль, что это всего лишь фантазии…
У кулера пасется и косится в нашу сторону Виталик. Весело этому губошлепу, наблюдает — кто выживет в еще одном раунде моей войны с Верещагиным. Интересно, под его началом работают все мудаки Москвы или еще осталась свободная парочка?
