Я выполняю «обратный разворот» на сто восемьдесят градусов, прохожу к своему столу, опускаю ноутбук на столешницу, и, скрестив руки на груди, наблюдаю, как Ивановская поднимается на ноги и одергивает свою проститутскую юбочку. Бледная, вся в красных пятнах, униженная, в глазенках слезы блестят. Залюбуешься на эту картину. Нет — мне её не жалко. Ведь этой дряни не было жалко меня, когда она раздвигала ноги перед Верещагиным в моей же машине. Ей это казалось необычненько и экстремальненько?
Ах, как она на меня смотрит — как на самого лютого своего врага. Да, да, ты верно понимаешь расстановку сил, соплячка.
— Ольга, что у тебя со слухом? — яростью Верещагина можно раскалить добела лист металла. — Я сказал тебе, вон пошла!
Вылетает пробкой, со всей возможной ненавистью хлопнув дверью. И у меня как будто какой-то нарыв в душе лопается. Мне аж светлеет от этого. Пусть, это не отменяет намерений Верещагина по осквернению моего кабинета. Но сегодня он обломал не только меня, но и эту дешевую дрянь.
— Уволить её, что ли, — задумчиво вполголоса тянет Верещагин, и это просто музыка для моих ушей.
Господи, как же хорошо. И на душе у меня внезапно радостно воют волынки.
Он выставил свою шалаву, даже не трахнув её. И даже думает о её увольнении. Ну, что ж, держи очко на свой вусмерть минусовой счет, Антон Викторович. Так и быть, ты не на сто процентов кретин. На девяносто восемь, может быть. С половиночкой.
С минуту в моем кабинете клокочет кипящая тишина. Верещагин пялится на меня, я же с невозмутимым выражением лица вытаскиваю из папки несколько листов, не входящих в отчет.
— И где ты была?
Убийственный тон, прищуренные глаза, обещающие мне казнь путем расчленения на тысячу кусков.
Зря тратишь силы, малыш. Мне каяться не в чем.
Маршрутный лист, объяснительная по отсутствию на работе, прошение о том, чтобы моя поездка считалась служебной. Вроде все.
Роняю все это благолепие на стол перед Верещагиным.
— Проверяйте, — делаю широкий жест рукой, — вам же очень надо было, да, Антон Викторович?
Он проглядывает отчет о движении средств мельком, затем закрывает папку, барабанит по ней пальцами.
— Ну и откуда? — прохладно интересуется он.
— Вы забыли, наверное, что еще в прошлом году я получила разрешение на удаленный доступ к нашему серверу с моего личного компьютера, — я позволяю себе одну невинную улыбку. В конце концов, я его переиграла. Пусть я потратила два часа на поездку до дома и обратно, пусть я в мыле и в мое отсутствие в мой кабинет явилась одна блудная, пытающаяся прикидываться секретаршей шалавень — все равно я не вручную обрабатывала все проводки за месяц.
Но я — хочу в душ. Очень хочу. Может, свинтить в отгул?
Я стою у своего стола, опираясь на него бедрами, и мы с Верещагиным меряемся взглядами. Он крутит в пальцах розовый маркер.
Ты мне еще должен будешь затраты на такси оплатить, малыш. Ибо поездка — служебная.
— И приказ, конечно, я подписывал на это? — уточняет Антон, а я улыбаюсь только шире. Киваю.
Конечно, подписывал. Я ж не дура, чтоб такие вещи без ведома начальства проворачивать. И Вася-сисадмин полдня возился, настраивая мне удаленный доступ к нашим серверам. Не очень удивлена, что сам Верещагин об этом подзапамятовал, у него тогда была большая запара — они топили одного из самых крупных наших конкурентов, приказ подмахивал почти не глядя. Я тогда еще обиделась, ведь такое обдуманное обоснование осталось не озвученным.
— Туше, — хмыкает Верещагин, и это самое неожиданное, что он мне вообще мог сказать, — в этом раунде ты меня сделала.
Признал? Вслух? Он?
Когда за два часа моего отсутствия у Антона Викторовича закончилось обострение его мудацкого идиотизма? Боже, я могу отпраздновать возвращение того ушлого и цепкого бизнесмена, на которого налюбоваться не могла эти два года? А я-то думала, он уже безвозвратно сгинул.
— Что, даже позволите мне работать? — насмешливо уточняю я. — Или только до того момента, пока не раскопаете злостное хищение средств со счетов фирмы?
— Или до того момента, как я придумаю что-нибудь еще, — у Верещагина опасно вспыхивают глаза. Ну, он, наверное, думает, что опасно.
— Ну, если вам настолько нечем заняться, — я пожимаю плечами, а затем все-таки усаживаюсь за свой стол. До обеда еще полтора часа, есть чем заняться на самом деле. Например, восстановить вчерашние операции, потому что вот их моя синхронизация не захватила.
Верещагин сверлит мне висок пристальным взглядом.
Меня вообще напрягает тишина с его стороны. Очень напрягает. С учетом того, как у нас все началось утром — сейчас он может захотеть прикинуться лапочкой и вывернуть что-то феерично подлое. Впрочем, какое вообще возможно доверие к нему с моей стороны?
Один раз я уже допустила эту ошибку. Позволила ему утолить мой голод, да еще и размечталась, что так будет дальше. Что он сделал после этого? Правильно, надел штанишки на пострадавшую пятую точку и сбежал.
Между нами — слишком много вопросов. Так что — пусть лелеет свои мечты о подлянках и дальше.
И все-таки — пусть это все катится к чертовой матери. Я пытаюсь работать. Без рабочих чатов, конечно, не просто, но напомнить Наташе о сданных проводках я могу и по телефону. И нахер, я не буду ждать до завтра. Раз эти сучки выстелились под Верещагина и не стали мне помогать — никакого милосердия им не полагается. Не сдаст проводок сегодня — закончит месяц без премии.
— Ирина, сделай одолжение, подойди, — глухо кашляет Верещагин, и десяти минут не дав мне сосредоточиться на моей работе.
Я прикрываю глаза. Ну, вот и чего ему нужно? Не было бы между нами вчерашнего, я бы предположила подкат, с распусканием рук. Но ведь было же. Мой ремень — между нами был. Висел дамокловым мечом над душой Верещагина как свидетельство того, о чем именно он мечтает. И что так отчаянно пытается отрицать.
Он не такой. Не Нижний. Да-да, точно. Это вообще все случайно было. Шел, упал, получил ремня, улетел в сабспейс. Это ж постоянно случается. Со всеми!
И тем не менее — я к Верещагину подхожу. Так, чтобы нас разделял как минимум письменный стол. Еще пары метров мне, конечно, не хватает, но ладно, я попытаюсь потерпеть. Пока ездила — успела выдохнуть львиную долю моего раздражения.
Верещагин же перебрасывает мне тяжелую толстую папку, раскрывает её на десятой странице.
— Смотри, — тыкает пальцем в выделенную пальцем строчку, — вот здесь не тот код хозяйственной операции.
Вижу. И это на самом деле не единственный косяк на этой странице.
— Это не мой отчет, — сухо замечаю я. Чужих ошибок я себе пришить не позволю.
— Знаю, — хмуро огрызается Верещагин, — но ты можешь это исправить. Хотя бы частично до конца твоей отработки.
