— Тогда у меня другой вопрос — была ли договоренность у Ирии с Антоном? — хмыкает Тамара. — И была ли сессия.
— Он ушел вчера вслед за ней. Вышел только через три часа. Пэйн же покинул игровую зону где-то минут через двадцать после того, как туда вошел, и был очень разочарован.
Сережа говорит отрывисто, недовольно, но меня даже умиляет его точность и память. Не бармен, а видеорегистратор просто.
— Значит, Антон и вправду мог провести вечер с Ирией, — задумчиво заканчивает Тамара, а затем склоняется и прикусывает Сережу за край уха, — спасибо, малыш, а теперь помолчи.
Сережа не против заткнуться. Он все сказал, спасибо ему за это.
Тамара же еще с минуту смотрит на меня, а потом кивает мне в сторону своего стола.
— Там на столе красные браслеты, возьми один. Это чтобы тебя пропустили в игровую зону одного. У Ирии всегда один и тот же номер. Стучи. Если тебе не откроют — ничем не могу помочь. Откроют — так и быть, разбирайся. В клуб можешь пройти через дверь в конце коридора для персонала, там выход в бар, ключ в замке торчит.
Браслет я забираю, у двери оборачиваюсь.
— Почему вы вообще мне верите? — вопрос срывается с языка быстрее, чем я успеваю прикинуть, есть ли вообще смысл его задавать. — Я же могу врать.
— Можешь. Но не врешь! — Тамара машет в мою сторону ладонью, — сгинь, будь любезен. Учти, если будешь плохо себя вести — я ведь найду, как тебя прищучить, Антон. У меня есть средства.
Почему-то в этих её словах мне даже не приходит мысли усомниться. Если у неё тут отдыхает Зарецкий, если чтобы попасть сюда — мне пришлось обратиться к Генычу, а этот кадр сам по себе отдельный козырь в колоде и мне очень повезло, что он у меня есть — значит, и другие «отдыхающие» в Трессе могут оказаться довольно высоко залетевшими птицами.
Хотя…
Хотя я все равно буду вести себя плохо.
И никто не заставит меня вести себя иначе. Только… Только Ирина, да…
В этот раз я не заморачиваюсь никакими масками. Не-е-ет. Меня почти трясет от радостного предвкушения, что все прошло именно так, как мне было нужно. Все-таки хорошо быть убедительным и ушлым ублюдком.
И до заветной цели меня отделяет уже столь ничтожное расстояние, что даже не верится.
Мне бы на самом деле остановиться. Задуматься — что я тут забыл, почему опять переменил планы, но… Предвкушение пьянит слишком сильно. Слишком далеко я зашел, чтобы останавливаться сейчас. Если не пришел в себя раньше — сейчас нечего и пытаться. Все равно остановиться не получится.
У двери с алой цифрой “четыре” я даже замираю, будто готовясь к глубокому нырянию.
Ведь именно этого я и хотел с самого трижды проклятого утра. И именно этого опасался — что мне все-таки унесет крышу. И её унесло.
Геныча — расстрелять. Это все из-за него. Мне не стоило знать, что Хмельницкая снова решила провести вечер с Зарецким.
Барабаню я в дверь абсолютно без кокетства, без трепета. Скажите спасибо, что не ногой.
И со второго раза в двери все-таки проворачивается ключ — я таки помешал этой сладкой парочке.
Кто откроет? Ирина? Или этот её Пэйн? Даже не знаю, какой вариант мне предпочтительней.
Судьба сама решает за меня этот вопрос — как только в коридор выглядывает разъяренный Зарецкий, недовольный тем, что его прервали — на темных небесах моей души вспыхивают разноцветные фейерверки.
— Тебе чего, — рычит он, явно желая меня урыть за одну только мою назойливость.
— Мне только вас, Прохор Степаныч, — ядовито откликаюсь я и впечатываю свой кулак в скулу соперника.
Пожалею я об этом позже — хотя и слышу как на высокой ноте воют инстинкты самосохранения. Но мне не до них. Сейчас — внутри меня звенит гонг, давший старт началу драки.
Боже, как же я хотел дать этому уроду по морде… Вот со вчерашнего дня и хотел…
Оно того стоило — мне полегчало!
Глава 25. Ирия
Вообще-то я не привыкла вылетать из душа пробкой, стягивая полы халата на груди.
Я, если честно, и в номерах Тресса редко пользовалась именно ванными, хотя и знала, что Тамара до смерти дрочит своих уборщиков, чтобы в клубе была просто стерильная чистота. Все равно душ в моем понимании рядом с сессиями помещался только при наличии секса, а я секс и сессии не смешивала. Проще было добраться до дома и раздеваться уже на своей территории.
Но вот сегодня — свершилось. Некогда было ехать домой, когда позвонил Проша и предложил встретиться раньше, чем было оговорено по расписанию — я согласилась. И все, на что меня хватило, это заехать и взять себе в магазине чистую блузку и свой личный халат. Черный.
Хорошо, что догадалась это сделать, иначе пришлось бы мне выскакивать из душа в полотенце. Ну, или без него. Но это уже совсем не вариант.
Казалось бы, приватная зона, ВИП-номер, в котором встречаемся только я и Зарецкий, и никого больше сюда не пускают. Что может пойти не так?
С кем в мое отсутствие может сцепиться мой контрактный саб?
Верещагин!
Я только увидела его затылок в клубке из двух мужских тел, катающихся по полу и чуть не взвыла.
Опять! Опять влез! В мою зону комфорта! Без разрешения!
Я ведь шла сюда, чтобы успокоиться. Чтобы хоть чуточку выдохнуть. Без него!
— Сидеть! — рявкаю на пределе связок.
Что примечательно — в стороны друг от друга расшвыривает обоих подравшихся кретинов. Оба они среагировали на мой приказ. Оба замирают на полу, один стоя на коленях, Антон — опираясь на одно.
Проша — багровый, яростный, будто бык, на скуле наливается темно-фиолетовым фонарь.
У Верещагина — отсутствуют верхние пуговицы на рубашке, разбита губа, и вообще выглядит он — будто попал под пресс. Только он злющий и готовый снова броситься в бой.
Дышат оба тяжело, явно желая продолжить свою разборку.
Я сгребаю Верещагина за его чертов галстук.
— Что ты тут опять забыл, — я уже даже не шиплю, я рычу.
— Как и вчера, тебя, — выдыхает этот идиот, — ты мне обещала. Обещала, что с ним порвешь.
А я, твою мать, чем, по-твоему, тут занимаюсь? — про себя.
— Ты не имеешь никакого права мне ничего предъявлять, — бросаю я вслух, — ты дважды отказался быть для меня Нижним. Это тебе отвратительно.
— Я передумал, — кажется, Верещагин и сам не понимает, что несет, но то, как он на меня смотрит…
Голодными глазами жертвы. Моей жертвы.
— В угол, — я дергаю подбородком, — на колени. Лицом к стене. Руки на затылок.
У него в глазах что-то вспыхивает. Его гонор и вспыхивает. И пусть горит он синим пламенем.
