Офигеть, блин, лекции по половому воспитанию для девочки двадцати трех лет только и не хватает. Давай, Эльза, расскажи мне про пестики, тычинки и какой стороной на мужской член надевать презерватив.
Остаток пути Эльза молчит, недовольно поджимая губешки. И правильно делает на самом деле.
Я возвращаюсь не ради неё, не ради того, чтобы что-то доказать абсолютно чужой мне Эльзе, только ради отца.
Только бы с ним не случилось больше ничего серьезного.
Если Эльза врет — я могу сбежать. В конце концов, не на цепи же меня держать будут, да?
Но если Эльза не врет — я не могу проигнорировать отца.
Действовать без оглядки на отца, которому в общем-то и наплевать на меня — это одно.
Действовать без оглядки на отца, оказавшегося рядом со смертью — совсем другое.
Вот только…
Да, я поступаю правильно, я это знаю.
Почему на моей душе так темно и никак не светлеет?
25. Отцы и дети
Дом, милый дом…
Не прошло и недели, как я отсюда ушла — в чем была, то есть босиком и почти голышом, а ощущение, что прошла вечность. И вот я ночь тут проспала, а не исчезает это странное ощущение отчужденности в отцовском доме. Может быть, дело в том, что даже проходя в холл дома, я будто слышу это папино: “Мне такая дочь не нужна”. А может, дело в том, что теперь, когда я прихожу в столовую, чтобы позавтракать — здесь уже сидит Эльза. И ощущение, что она здесь действительно своя, а я — так, пятое колесо от телеги.
— С добрым утром, — произносит Эльза, не поднимая глаз от своей тарелки. И тон такой кислотный — не понятно, как только от него не плавится полировка стола.
— С добрым, — пасмурно откликаюсь я.
— Не выспалась? — Эльза поднимает ко мне свое ехидно ухмыляющееся лицо. — Неужто совесть проснулась и спать не дала?
Ох, если бы. Если бы…
Мне снился Вадим.
Нет, вы понимаете вообще?
Мне снился Дягилев!
И нет, он в тот сон не просто посидеть зашел — я в жизни не видела настолько эротично-порнушного сна. Казалось, в нем сплелось все, что я увидела на оргии, а что-то добавила моя фантазия. Бо-о-оже, сколько бы я заплатила, если бы он это сделал не во сне, а вживую… Хотя бы часть того, на что я насмотрелась.
— Слушайте, сделайте одолжение, отвалите от меня и можно подальше, — раздраженно выдыхаю я. — Я ведь могу и у подруги пожить, пока папу не выпишут.
— Чтобы снова спутаться с конкурентом отца? — скептически уточняет Эльза.
— Не помню, чтобы папа у меня спрашивал мнения, перед тем как спутаться с вами, — ядовито улыбаюсь я. — Так что не ваше это дело, с кем спуталась я.
Отличное утро, да? Впрочем, перед любовницей отца у меня никакого трепета нет. Она у него категорически оборзевшая.
Смотрит на меня Эльза с неприязнью.
Это у нас с ней на самом деле взаимно.
— Приятного аппетита, — произношу я и вылезаю из-за стола.
— Ты не поела, — холодно замечает Эльза. Молодец, заметила, памятник можно поставить. Тоже мне, заботливая мамашка нашлась.
— Совсем забыла, что перед пробежкой не ем, — у меня на губах самая фальшивая улыбка на свете.
Пробежка.
На самом деле — мне не так уж хочется бегать сегодня. Внизу живота ощущается легкая болезненность. Но завтракать в компании Эльзы мне хочется еще меньше.
Поэтому я все-таки переодеваюсь, затягиваю волосы в хвост и плетусь на пробежку. Не очень активную, но все-таки пробежку, после которой ломит жаром икры. Неделя безделья сказывается все-таки.
Что может быть лучше этого ощущения? Ну, душ и завтрак в одиночестве, например.
А потом мы наконец едем в клинику.
— Прошу тебя, хоть с отцом обойдись без этого своего хамства, — умоляюще шипит мне Эльза, когда мы шагаем по коридору клиники.
Я молчу.
Обойтись без хамства? Да обойдусь, что уж там. Могу и молча потерпеть те мысли, что меня подтачивают.
Почему его содержанка все знала о его состоянии, а мне он даже не позвонил. Неужели все настолько плохо? Что у него, паралич? Речь отказала?
— А он правда выражал свое желание меня увидеть? — отстраненно спрашиваю я. Это на самом деле важно. У меня это в портрет моего папы вообще не вписывается.
Эльза молчит.
— Нет?
Вот я так и знала, что что-то тут не то.
— Олег хотел только приставить следить за тобой своих людей, — шепотом отзывается Эльза. — Я… Я не хотела, чтобы вскрылся… Он. Это… Это добьет Олега.
Сейчас она неожиданно выглядит бледной и уязвимой. Неужто не только папины деньги её волнуют? Или все дело в том, что ей не хочется потерять кошелек, к которому она присосалась?
Значит… Значит, папа меня видеть не хочет на самом деле. Значит, папа злится. По-прежнему. Приставить слежку — так мило с его стороны, знак того, что он не окончательно на меня положил, но и все. Все? Серьезно? Я не имела права знать? Его содержанка дежурила у постели, а мне такой чести оказано не было.
Эту яростную обиду я выдыхаю через нос. Не сейчас, Соня. И наверное — не в этой жизни.
Перед тем как войти в палату, Эльза стучит и замирает. Как вышколенная секретарша перед тем как войти в кабинет босса.
— Войдите, — раздается суховатый голос моего отца.
И все же я рада, что он может говорить… И что он живой…
Когда мы заходим — рядом с отцом, сидящим на кровати спиной к двери, суетится врач. Прям издалека видно, как он старается отработать полис, оплаченный отцом в этой клинике.
Отец поворачивается к двери и, кажется, столбенеет при виде меня. Интересно, а это считается за нервное потрясение? А то, может, мне не стоило?..
— Пойдите вон, Андрей, — резко бросает отец, явно обращаясь ко врачу. — Зайдите попозже.
А взгляд, немигающий, прямой, не отрывается от моего лица. Давно не играла с папой в гляделки.
Врач испаряется. То ли это какой-то не очень высоко стоящий на карьерной лестнице врач, то ли с моим отцом все относительно в порядке и настаивать не принципиально, то ли этот Андрей уже успел уяснить — мой отец не любит, когда с ним спорят. Даже когда он принципиально не прав.
— Лиза, сдается мне, ты конкретно зарвалсь, — холодно произносит папа, — кто разрешал тебе вообще разговаривать с Софией?
Я вижу, как вытягивается в струнку Эльза. Как сжимает руки за спиной. Вот значит как… Ей со мной и разговаривать не позволено?
— Прости, — хрипло выдавливает Эльза. — Я отвечу.
