Не связываться с одноразовыми — никогда. Это был зарок, который я проигнорировала совершенно зря.
Именно поэтому я сейчас молчала, нарочно игнорируя необходимость поговорить. Если бы я хотела поговорить… Мне было бы неплохо, если бы Эд от меня наконец отстал. Но он не был намерен отставать, это я видела — и в его взгляде, и в его позе, и во всем остальном.
И потом, что я могла ему сказать?
Единственным моим внятным выводом после этого раза было только одно: “А Антон Эду очень сильно натирал”. И Эд только выиграл, отказавшись от этой маски, отбросив необходимость врать и поддерживать собственное вранье. Самим собой он был еще наглее, еще бесцеремоннее, еще жестче, и… Честнее.
Да, в таком виде он мне неожиданно нравился сильнее, чем Антон. Гораздо сильнее. Настолько жесткий, настолько одержимый мной… Но одержимый ли вообще? Ну, допустим, мальчик любит потрахаться и ему это нравится делать со мной. Какие это мне дает гарантии? И на кой хрен мне вообще нужны те гарантии?
Он завтракал довольно спокойно, терпимо отнесся даже к не очень деликатесной яичнице с зелеными помидорами и парой гренок. Когда глянул на часы — недовольно поморщился, и этому я обрадовалась.
— Тебе нужно ехать? — Честно говоря, я спрашивала это не без надежды. Мне нужно было побыть одной, без этого голодного взгляда, без него за собственной спиной. Он реально сбивал меня с толку, по спине бежали странные — то ли взбудораженные, то ли встревоженные мурашки. Но все-таки мальчик был большой босс. Могла же я понадеяться, что без него мир не крутится?
— Увы, — невозмутимо кивнул Эд, подхватывая со стола чашку и залпом допивая из неё кофе. Затем облокотился на стол, глядя мне в глаза, заставляя меня замереть, как бандерлога перед гипнотическим взглядом Каа.
— Я за тобой заеду вечером, сладкая. Жди меня в черном платье и чулках, с распущенными волосами. Мы поужинаем и поговорим. — Ровный тон. Не просьба, а приказ. Какого хрена он себе это позволяет? С какого хрена он вообще решил, что ему позволено это?
Ответы на эти вопросы я знала, вообще-то. Я сама приняла его роль как Доминанта — только на один раз в сексе, но кажется, мальчик решил, что эти права действуют гораздо дальше.
Самое паршивое в этой ситуации было то, что в животе у меня скрутился восхитительно возбужденный клубок. Мне этого зверски не хватало — этого тона, с которым у меня не получилось бы поспорить. И… Да, я на краткий миг действительно захотела его послушаться и посмотреть, что этот мальчик может мне предложить. Захотела и тут же отвесила себе мысленную пощечину. Вышла за ним в прихожую, оперлась плечом об стену, скрестила руки на груди.
— Что, если я скажу, что не хочу, чтоб ты приходил вечером? — твердо поинтересовалась я.
Эд, застегивающий у зеркала пуговицы пальто, обернулся ко мне. Окинул взглядом — от кончиков пальцев и до макушки. Будто жаром на меня дохнул.
— Если ты это скажешь, — неторопливо протянул он, — то в этом случае я, разумеется, не приду. Есть правила. Нет, значит — нет.
Это звучало очень хорошо. Очень-очень хорошо. Вот только…
Эд просто шагнул ко мне, вжимая в стену своим чертовым медвежьим телом. Горячим. Тяжелым. Черт-черт-черт…
Его губы — нетерпеливые и сносящие крышу. От которых у меня ослабели ноги. От которых только крепла моя внутренняя дура, настойчиво орущая, что с этим вот конкретным мужчиной мне было до восторженного визга потрясающе, всего лишь час назад.
Ты же помнишь, что так тебе бывало крайне редко, Светочка? Так что, ты дашь ему уйти? Цепляйся в него, сейчас же, он тебе нужен, кто еще сможет вызвать в тебе такую реакцию?
Нет.
Я не могла цепляться, хотя и сопротивляться у меня не получалось. Я позволила ему себя поцеловать, я чудом не расплавилась от его напора. Чертов гризли. Чертова голодная до боли и подчинения дура, которая на него повелась…
— Скажи это сейчас, сладкая моя, — шепнул мне Эд, обжигая мое ухо своим раскаленным дыханием. — Скажи. Ну же…
Он выпустил мои губы, но вновь впился в шею. С зубами. Там скоро живого места не будет, но, кажется, ему было плевать. И мне было плевать, я лишь адским усилием воли удержалась от восторженного вскрика.
Я не могла. Не могла сказать. Львиная доля меня подыхала сейчас от кайфа, такого чистого, такого незамутненного, такого живого. Будто вот этого конкретного садиста создали конкретно для меня, потому что он действительно понимал, чего я хочу, и давал мне это ровно в том количестве, что мне было надо. И я не сказала. Все что я смогла выдавить, так это тихий всхлип и тот — от удовольствия. Хочу. Хочу его еще. До ломоты в пальцах хочу этого умного ублюдка, что так виртуозно меня переиграл…
Эд навис надо мной, глядя на меня с мрачным удовлетворением. Будто знал, что результат его действий будет именно таким.
— Ты этого мне не скажешь, сладкая, — усмехнулся он, будто констатируя факт. Сказал это, сжал мой подбородок пальцами, трахнул меня взглядом напоследок.
— До вечера, Свет, не представляешь, как голодно мне будет без тебя.
Вообще-то я представляла. Потому что уже сейчас некая самая тупая часть меня представляла восемь часов без него и корчилась в агонии. Мне все еще было мало. Я алчно желала узнать, каков же этот мальчик на выкрученном максимуме, с ремнем или плеткой в руке, я хотела, чтобы он довел меня до сабспейса, чтобы с размаху швырнул в это звенящее море, за которым меня не оставалось. Но…
Нет, этого я ему тоже не сказала, к счастью. Хватило мозгов. А он ушел, плотно закрыв за собой дверь.
У меня звенело в ушах. И на кухню я возвращалась на подкашивающихся ногах и осела на стул, пытаясь начать соображать. Получалось плохо. Все сейчас получалось плохо, а уж думать — хуже всего.
Мой взгляд зацепился за фотографию на холодильнике. Так и не сняла. Фотография должна бы сейчас резануть душу по живому, увидев себя и Алекса вместе я должна была испытать лютое отвращение к себе или чувство вины, но… Нет, сработало оно наоборот. Это дало мне зацепку. Стало моей отрезвляющей пощечиной. Я смогла ухватиться за эту точку.
Нет, серьезно? Я действительно плыла перед… Перед кем? Перед сыном Алекса? Это отчего у меня так съехала крыша, от стресса, что ли?
