— Ты не мог мне дать выспаться хотя бы сегодня? — ехидно шепчу я, касаясь пальцами его колючего подбородка. — У меня вообще-то выходной. И у тебя, вроде…
Ну, конечно же, я всего лишь его дразню, разумеется, я не собираюсь “отлынивать”, я вообще не люблю это дело. Кто вообще отказывается от хорошего секса? Еще от плохонького секса можно и отказаться, но мой медведь плохо трахаться не умеет. Он даже спросонья засадит так, что только восторженные вопли в груди и останутся.
— Выспаться… — ворчливо откликается Эд, опуская пальцы на мою щеку. — О чем ты, женщина? У тебя тут Хозяин недотраханный, вот-вот до дрочки в душе опустится, а тебе лишь бы поспать?
— М-м-м, — я потянулась навстречу его ласке, потерлась об его ладонь щекой. — Да, действительно, прости, мой господин, что так тебя запустила.
После сессии мне не нужна боль, ведь вчера я ею напилась под завязку.
После сессии обычно секс очень трепетный, нежный, настолько ванильный, насколько это вообще возможно. И вообще вне постели Он со мной как с хрустальной носится.
И я ворчу, и неизменно получаю: “Ты и так вся в синяках, как с тобой еще-то?”
Хотя я и ворчу-то больше из кокетства, чтобы мой дорогой царь и император хоть иногда поправлял на голове корону. А то прирастет же!
Вообще боль сейчас и не нужна.
Я и так таю, от таких ласковых сегодня Его губ — на моих губах, на моей шее, ручейком сбегающих к моей груди. А от его пальцев, медленно растирающих мой клитор, я наполняюсь горячей, голодной до него духотой. Я приму его любого и любой он мне в кайф. А сейчас, особенно сейчас — я, кажется, сама готова уже его трахнуть.
Впрочем, а что мне мешает?
Тем более что классика все равно сегодня, вероятно, в пролете, у меня на спине живого места нет. Вряд ли я смогу на ней лежать.
Я опрокидываю Эда на спину, лишь легонько уперевшись ему ладонью в грудь. Сбрасываю к черту одеяла и поднимаюсь на колени, чтобы устроиться у Эда на бедрах, трусь своими уже влажными половыми губами о вздыбленный член моего мужчины. Его руки скользят по моему телу. Нежно, ласково, но с каждой секундой взгляд Эда становится все убийственнее. Да-да, сладкий, я помню, что я тебя бешу. И после стольких лет? Всегда!
— Хочешь меня, Хозяин?
— Я тебя очень хочу, сучка ты моя.
Да-да, даже после сессий — неисправимая сучка. И такой я ему и нужна.
Его ладони оглаживают мою грудь, именно оглаживают, никаких легких дразнящих прикосновений, эти — жадные. Они не дразнят, они дают понять, что критическая точка очень близка. А у меня лишь одно желание — выгнуться навстречу голодным лапищам моего медведя. Трогай меня больше, трогай меня везде.
— Красивая моя, — шепчет Эд, не отрывая от меня глаз, — сладкая.
Я могу завернуться в его бархатный взгляд как в горячее одеяло. Я могу растаять и прямо так, но кто тогда его наконец удовлетворит? Какая-то другая сучка? Пускай обломается. Этот медведь — личная собственность Светланы Клингер.
— Твоя, твоя, Эдуард Александрович, — я не выдерживаю, я смеюсь, потому что мне сейчас действительно свободно. Его явно срывает всякий раз, когда и я это признаю.
Вот и сейчас — широченные ладони моего медведя сжимаются на моих ягодицах и требовательно и бесцеремонно насаживают меня на его член.
— Ах ты ж…
Первый миг соития, ослепительно яркий, восхитительно сладкий, который хочется растянуть подольше. Не могу восторженно не вскрикнуть, а Эд не может не словить от этого кайфа, и не продолжить заставлять меня об него трахаться.
Боже…
Боже — от каждой фрикции…
Боже — мой личный страстный Боже, что сейчас так плотно держит меня в своих руках. Эрос, ты ли это? Ну а что, профиль у Эда вполне себе божественный. Да и анфас тоже…
— Обожаю тебя, — само летит с губ. Ну, не только обожаю, но об этом позднее. Сейчас Эду нравится и это признание, он начинает двигаться чуть энергичнее, добавляя остроты моему удовольствию. Кто кого трахает вообще сейчас? Я его? Ага, как же…
Даже сейчас Эд диктует мне свое желание. Медленное, вдумчивое, глубокое. Уже год как вместе, причем реально вместе, съехались на второй же день, после пресловутого наказания, а он все равно не может мной насытиться. Господи, какой же кайф…
Кровь в висках стучит, гулко, громко, с раскатистым эхом. Тело все норовит ускориться, но непреклонные пальцы на бедрах замедляют.
— Хорошо тебе? — его хриплый шепот, слова, произнесенные на жадном вдохе, заставляют мое сердце сделать сальто. — Хорошо тебе со мной, а, Света?
Он знает ответ. Разумеется. Эти вопросы задаются не для знаний, они задаются для ответов.
— Да! Да! Да-да-да! — выдыхала в ритм к движениям, пока мой мир тихонько корчится в восторженном экстазе. Близко. Очень близко. Пара шагов, и…
Эд снова замедляется, будто отстраняя меня от оргазма. А ведь почти, почти!
— Торопишься, а? — Эд смеется, глядя на меня. Жестокий, безжалостный мальчишка!
— Хочу кончить, — тихо шепчу я. — Хочу. Заставь меня кончить, Эд. Пожалуйста.
Он любит, когда я его прошу, и на самом деле чаще всего я с этим тяну, чтобы доставить ему еще больше удовольствия от вырванной из моего рта мольбы, но сегодня у меня нет настроения тянуть. Да и у него нет, он просто так, развлекается.
— Заставить? — жадно повторят Эд. — Хорошо, сладкая, как скажешь…
Движения становятся резче. Нет, не до зашкаливающей торопливости, чтобы побыстрее нагнать упущенное, но сейчас, раз за разом толкаясь внутрь меня, он будто дает понять — нет, теперь не остановится. Нет, теперь доведет до конца.
И да-а-а, все-таки доводит. Заставляет. У меня нет даже шансов как-то оттянуть это…
Теплые конвульсии оргазма — сладкие до невозможности, и что еще приятнее — скручивает не только меня, скручивает и Эда, и он рычит, яростно, надсадно, а внутри меня содрогается его плоть. И жарко, жарко до невозможности, и этот восхитительный миг хочется растянуть как можно дольше.
И все-таки утренний секс — это самая моя любимая из всех вредных привычек моего медведя…
