Оборачиваюсь, ожидая увидеть дедка лежащим на палубе.
Упс…
Жив!
Стоит, привалившись спиной к переборке и хрипит, руками размахивая.
Хм. Может сердечко того? Старенький он, а я в таком виде. Вот и не выдержало.
Чёрт. Это хуже.
Заголовки в моей голове меняют тональность: «Художник-убийца довёл продавца до смерти», «Убийца скрывался под маской ветерана-коллекционера».
Подскакиваю к деду.
– Что с вами? Сердце? Что?
– Да… Скрутило, – хрипит он, хватаясь за сердце и через силу улыбаясь, путаясь показать, что всё нормально: – Моторчик старый… К потрясениям не готов…
Стоп. К каким потрясениям? Мы же до кают-компании ещё не дошли? Сохраняя на лице обеспокоенное выражение присматриваюсь.
Блин! Врёт! Врёт хрыч старый!
Играет он отменно, но вот глаза – в них нет и тени боли. Ах да дед! Развёл меня на сочувствие! И как такому теперь отказать? Обидишь, так он откинется прямо в рубке – доказывай потом, что он сам.
М-да… Но, старику – респект. Мощная школа, ничего не скажешь. Проффи.
Меж тем дедок, постепенно якобы приходя в себя, отрывает руку от сердца и показывает ей на противоположную стену. Провожаю её взглядом и натыкаюсь на свой, кхм, шедевр. Тот, что я на дверь сортира повесил.
– Я как увидел, – продолжая опираться на стену, но уже без хрипов в голосе, продолжает дед: – Так сразу понял – шедевр! Такая экспрессия! Динамика! Скажите? – Оторвавшись от своей подпорки он, всем корпусом, разворачивается ко мне: – Это Кирич? Или нет… Ммм… У Кирича нет такой экспрессии. Может Вигалсон? Ранний?
Отрицательно качаю головой. Я и имён-то таких не слышал.
– Моё, – говорю: – Пару недель назад сделал. На корпус выбрался – накатило, ну и… – Замолкаю, и скромно опустив глаза, спрашиваю, не скрывая надежды в голосе: – Вам… нравится?
– Вы?! Это вы создали?! Невероятно!
Чёрт… Лишь бы его ещё один приступ не подкосил. А то, не дай бог, переиграет и свалится. Возись потом с ним.
Скромно киваю и чуть отступив, приглашающе маню рукой в кают-компанию.
Он следует за мной то и дело бросая взгляды в сторону сортирной двери.
Нет, ну как играет, как играет! Такое не должно остаться без награды! Точно, что ни будь куплю. Сувениром будет – на стенку, когда картины сниму – повешу.
Оказавшись в кают-компании и махнув рукой в сторону стола – устраивайся, мол, где нравится, иду к бару. Взяв бутылку с зелёным содержимым и прихватив пару рюмок возвращаюсь.
Ага!
Вот теперь мы меняемся ролями – дед, не скрывая своего изумления таращится на полотна.
Хе-хе!
Попался! Теперь уж я тебя разводить да лапшу на уши грузить буду.
Не мешая ему охреневать разливаю резко пахнущую какой-то травой жидкость и ставлю перед ним рюмку.
– Давайте за искусство! – Провозглашаю тост и опрокидываю содержимое в себя. Бррр… Не знаю, что это, но крепкая зараза. Крепкая до звона в ушах. Надо бы закусить, но имидж художника не позволяет – я же, вроде как, эту гадость должен постоянно пить. Вдохновения для.
Дедка тоже передёргивает, но когда он ставит рюмку на стол в его глазах появляется осмысленное выражение.
– Эээ… Эээ… А это? – Он тычет пальцем в полотна.
– Тоже мои, – киваю и разливаю по новой.
– Ваши? – Его глаза так округляются, что я начинаю опасаться, что ещё чуть и они, выкатившись из глазниц, поскачут по полу.
– В смысле принадлежат мне, – поспешно поправляюсь и его глаза возвращаются на штатные места: – А автор – Випль. Тот, что Ван Гахен. Мне до него, – вздыхаю и сокрушённо качаю головой, вливая в себя вторую порцию зелёного топлива. Явно – либо ракетное, либо для системы охлаждения – пробирает от макушки до пяток.
– Бррр… – Опустошив рюмку дед крутит головой разыскивая хоть что-то подходящее на роль закуски, но не обнаружив ничего съедобного, по-простонародному занюхивает рукавом: – Да… – Тянет он, разглядывая картину «Завтрак шахтёров»: – Рука мастера видна сразу. Где вы такие копии нашли?
Рука… Ну, не знаю.
Мне этот «Завтрак» совсем не нравился. Полутёмный отсек с потёками на переборках. Стол с подносом по центру – там лежат вперемешку яблоки и картошка. Ага, те самые, с двух других, типа тоже моих картин. Вокруг стола сидят трое в потёртых скафандрах. Один тянет руку к подносу, другой откусывает картофелину. Третий просто смотрит на поднос, подперев щёку кулаком. Ещё один стул, тот, что ближе к зрителю, пустует. Тот, кто должен был там сидеть, к нам спиной, уже спит. Справа торчат босые ступни. Мелкая грязь на полу, какие-то клочки бумаг повсюду, да криво весящий не то постер, не то календарь с девицей в неглиже.
Всё.
Ну и чему тут восторгаться? Тускло, безысходно и уныло.
Тоска – хоть волком вой.
Не, будь моя воля, я бы этот шедевр и близко бы к себе не разместил. Зачем мне депресняк лишний? Спорить, конечно не буду – образы и настрой Гахен передал отлично, но вот смотреть на такое… Бррр… Не. Нафиг.
– Это не копии, – недовольно и оскорблённо качаю головой, со вздохом сожаления разливая ещё по порции: – Вы разве не видите? Оригиналы. Спас я их. От огня.
– Оригиналы?! – Одним махом закинув алкоголь в рот и, при этом даже не поморщившись, дед срывается с места устремляясь к «Корням».
Заглатываю свою порцию и вертя в руках пустую рюмку наблюдаю за ним.
Угу… Пусть смотрит, для этого его сюда и зазвал.
– Ориги…налы?! – Повернувшись ко мне он недоверчиво хлопает глазами, разевая рот. Угу. Его можно понять – со всех экранов несётся плач об утерянных шедеврах, а вот они, висят себе на стеночке, зажатые меж двух стеклянных пластин.
Наполняю рюмки и подхожу к нему, всовывая деду его порцию в руку.
– Да. Во время войны на них наткнулся. Где – не спрашивайте, не помню. Амнезия, – выпиваю свою и он, глядя на меня заворожённым взглядом, послушно вливает в себя очередную порцию зелёного огня.
Уххх… А вот сейчас да… хорошо-то как пошло! По телу разливается огонь, но он не жжёт, скорее ласкает меня приятным теплом.
– Да, – задумчиво вертя в руках рюмку, продолжаю: – Мы жаб гоняли. И вот, заскакиваю в какие-то здание, помню, что большое и светлое было, а там, на стене они. Картины, то есть. А жабы напирают! Я туда и заскочил – с линии огня уйти. Ну, руку мэтра не узнать невозможно – я в художку поступать хотел, а тут – война.
Вздыхаю, сожалея о несбывшихся мечтах, кошусь на бутылку, но, словно пересилив себя, продолжаю.
– Из рам я их вытащил и под броню. Ну а дальше шарахнули по зданию этому из чего-то тяжёлого – меня по шлему и приложило. В медцентре только очнулся. На койке. А картины – рядом. В роте знали, что я на художника учился, подумали, что моё это, не выкинули. Как полотна уцелели, – с грустью провожу по стеклу, словно желая прикоснуться к разлохмаченному краю холста: – Не знаю. Броню разворотило конкретно. Под списание.
