— И что же было на ужин? — не отстаёт строгий голос.
Теряюсь. Мне нечего ответить, ведь я соврала. А на ум, как назло, ничего не приходит...
— Открывай рот, — велит серьезно и я, кажется, даже слышу, как он хмурится.
Послушно подчиняюсь, неуверенно размыкая губы. Языка тут же касается нечто соленое.
— Пусть не очень полезно, зато сытно, — бормочет он.
Непонимающе жую съедобную палочку. Это картошка фри? Да что происходит, черт возьми!
— Ротик, невеличка, — неожиданно мягко просит Глеб Виталич.
Под действием удивления я выполняю эту просьбу.
— Наггетсы, — комментирует он. — Подумал, что бургер среди ночи — это слишком жирно. Хотя тебе явно не повредит лишний жир. Тебя что, эти месяцы вообще не кормили?
Он молчит, явно ожидая моего ответа.
— Я без сознания долго была, как мне сказали, — бормочу, пытаясь прожевать наггетс. — Потом в больнице...
— Точно, — перебивает меня Глеб, устало выдыхая. — Эту баланду больничную вообще жрать невозможно.
Что происходит? Мы просто сидим и болтаем? Вот так, будто мы близки? И судя по голосу, он сейчас вовсе не злится.
Спросонья я плохо соображаю. И пока пытаюсь окончательно проснуться, просто покорно открываю рот.
Очевидно закончив кормление беспомощной квартирантки, Глеб откидывается на диване. Я различаю это по тому, как вслед за ним заваливаются мои колени. Напрягаю ноги, пытаясь ему не мешать. Но тяжёлая ладонь прижимает их к напряженному торсу.
— Зачем мы здесь? — наконец проснувшись окончательно, решаюсь спросить я.
— На звёзды захотел посмотреть, — задумчиво отвечает он.
Судя по направлению голоса, его лицо повернуто ко мне, а вовсе не к звёздам. Каждая клеточка моего тела напрягается. Опять мучить будет?
— Издеваетесь? — предполагаю я обречённо.
Мощное тело под моими ногами вновь приходит в движение. Бумага скрипнула где-то на другом конце дивана, куда сейчас как раз тянется Глеб. После недолгого замешательства и непонятного шелеста, его корпус возвращается на исходную. А я уже и не знаю, чего ожидать.
Тёплая ладонь обхватывает мое запястье. На колени ложится нечто невесомое.
— Давай вместе посмотрим, — мягкая интонация его голоса действует на меня как-то странно. Щеки начинают гореть, а в груди тарабанит сердце. О чем он, в конце концов?
Мои пальцы вдруг касаются острых выступов на куске картона, что оказался на моих коленях. От неожиданности одергиваю руку, но тут же возвращаю, заинтересовавшись неведомым предметом.
— Теперь видишь? — слышу улыбку в его голосе, но не могу понять, что это за штуковину он вложил в мои руки.
— Что это? — выдавливаю неуверенно, боясь показаться глупой.
— Смотри, — он обхватывает своими пальцами мой указательный и ведёт по неведомому полотну.
Точка. Вправо. Точка. Вправо. Точка. Вправо. Точка. Вниз. Точка. Вправо. Точка. Вверх. Точка.
Глаза наполняются слезами.
— Медведица, — улыбаюсь я, сама дивясь своей догадке. — Это звёзды?
— Да. Карта неба для тебя, — слышу, как он довольно улыбается. — Вот ещё, смотри...
Он вновь повёл мой палец по плотному картону, а я улыбнулась этой его манере, говорить слепой: «смотри»...
Будто и нет у меня никаких недостатков. Словно я абсолютно полноценный человек. С которым даже можно на звёзды смотреть.
Что с ним? Помнится, ещё несколько часов назад он со мной даже говорить не желал.
На глаза снова слёзы наворачиваются. Но в этот раз я не успеваю их сдержать. И одна предательски падает на наши пальцы.
— Ну чего ты, невеличка? — это ласковое слово из его уст вынуждает меня чувствовать себя комфортнее рядом с ним. — Не понравилось, что ли?
И мне не по душе это тепло. Чем сильнее я доверяюсь ему, тем больнее потом от грубых слов...
Большая ладонь ложится на мою щеку.
— Понравилось, — шепчу я, не в силах промолчать. — Очень.
Опускаю голову навстречу его теплу.
— Чего тогда опять ревешь?
Шмыгаю носом, и даже не знаю, как объясниться.
Боюсь, что вы снова насмехаетесь. Страшно, что как только я расслаблюсь, получу за свою беспечность.
— Я вам очень благодарна просто, — бормочу вслух. — Простите...
— Нашла, кого благодарить, — как-то обречённо вздыхает он.
Не могу понять, что это должно значить?
— Это ты из благодарности слезу пустила? — ворчит строгий голос. — Я тогда остальные подарки лучше не буду показывать.
Затихаю, не в силах справиться с любопытством. Подарки? Да что это с ним? За что? Зачем?
— Вот умница. И не реви мне тут больше.
Он разворачивается ко мне всем корпусом и подтягивает меня к себе так, что оказывается между моих раздвинутых ног. В следующую секунду моей руки касается нечто пушистое:
— Ой, мамочки! — вскрикиваю от неожиданности, и едва не вскакиваю с дивана.
— Тише-тише, — смеётся.
Хмурюсь, пытаясь не расплакаться. Что это было? Мне почему-то представляется какая-нибудь мышь. Он действительно привёл меня сюда, чтобы поиздеваться?
— Прости-прости, — смех унимается. — Надо было тебя сначала предупредить. Оно неживое.
Ещё лучше! Да лучше бы живую крысу мне подсунул! Пыхчу, силясь сдержать эмоции.
— Невеличка, это — невеличка.
Что ещё за тавтология?
— Не бойся, потрогай, — просит он так мягко, что я не могу противиться.
Чувствую, как рука дрожит, но все же раскрываю перед собой ладонь. Пушистое нечто касается моей кожи. Касаюсь пальцами. Хмурюсь, пытаясь понять, в чем подвох.
Это игрушка?
— Подумал, что тебе понравится, — как-то нерешительно говорит уже совсем нестрогий голос.
Он думал о том, что мне может понравиться? Это ли не странно? Может он оборотень? И по ночам в нем пробуждается дружелюбный волк?
