— Вслух свои выводы делай, — требую я.
Она мнётся. Закусывает побледневшую от холода губку и хмурится.
— Это многое объясняет. Люди ведь нередко ведут себя под градусом несвойственно.
— И?
— И ничего! — ворчит она. — Я уже успела подумать, что вы оборотень!
Смеюсь от облегчения:
— Можно и так сказать.
Обнимаю стройную талию, и приподнимаю девушку над водой, усаживая ее на бортик. Уже зубами стучит. А губы того и гляди посинеют.
Подтягиваюсь на руках, выбираясь из бассейна:
— Посиди секунду спокойно, чтобы опять куда не вляпалась, — усмехаюсь я, направляясь к дивану.
Беру плед и возвращаюсь к трясущейся от холода девушке. Заворачиваю ее в тонкую ткань и, подняв ее на руки, спешу к дому.
Хоть бы не разболелась.
Толкаю ногой дверь, и направляюсь прямиком к своей комнате. Трижды чертово дежавю. Снова вхожу в ванную и, опустив девушку на мраморный пол, включаю горячую воду.
Аня взвизгивает от неожиданности, и пытается увернуться от струй, что на охлажденной коже ощущаются едва ли не кипятком.
— Согреться надо, — наставительно говорю я, подпихивая ее обратно под воду. — Сейчас привыкнешь.
Стягиваю с себя мокрый костюм, кидаю на пол. Потом разберусь.
Вот же идиот! Не надо было так отталкивать. После дневной выходки она себе невесть что надумала.
Поднимаю взгляд на Аню. Так и стоит в своём платьице под душем. Не двигается.
— Раздеваться не собираешься? — резковато получилось.
Злюсь-то на себя, она не при чем.
— Я у-уже согрелась, — выдавливает, выдавая дрожь в голосе.
Ну что опять?
— Зачем врешь?
Вздыхает рвано, явно собираясь с силами:
— Вам бы тоже... погреться. Заболеете ведь, — она опускает невидящий взгляд в пол.
А я рот открываю от неожиданности.
Опять она меня с толку сбивает. Я же весь вечер больше ни о чем думать не мог, как о ее словах...
Хмурюсь. Есть ей дело до зверя. Почему?
Смотрю, как она мнётся неуверенно. Обнимает себя руками, явно ещё не отогревшись.
— Простите, — выдавливает. — Я ничего такого не имела в виду... Снова разозлила вас, да?
Считает, что я должен злиться?
В первое мгновение удивляюсь. Но затем вспоминаю, как отреагировал на ее заботу сегодня днём, и морщусь от отвращения к самому себе.
И как ей понять, что я чувствую, если она не видит меня. А я и слова сейчас вымолвить не могу.
Подхожу ближе. Осторожно подхватываю ее запястья.
— Ой, что... — пытается отскочить, но я не позволяю.
— Сама посмотри, — прошу тихо и кладу ее руки на свою обнаженную грудь. — Злюсь я или нет?
Прохладные пальчики подрагивают на моей коже. На наши головы льётся горячий тропический ливень, но ее прикосновения согревают меня быстрее. Ноготки, едва касаясь, оцарапывают кожу. Скользят к плечам, вместо того, чтобы поспешить оценить мой настрой.
Похоже, она тоже слегка увлеклась. Совсем ведь не тем занимается. Я это ещё днём заметил...
Пальцы правой руки сосредотачиваются в одной точке.
— Что это? — спрашивает озадачено.
— Шрам.
— Откуда?
— А ты мне о своём расскажешь?
Отскакивает, как ошпаренная, упираясь лопатками в стену:
— Простите!
— Да прекрати ты уже извиняться, — выдыхаю я устало.
Ловлю ее руку и возвращаю девушку обратно под тёплые струи.
— Это ведь после той аварии? — не унимаюсь я. — Просто ответь. Я отстану и расскажу тебе все, что захочешь. У меня, между прочим, много шрамов.
— Вы уже видели? — сжалась вся.
— Не видел. Нащупал. Потому и остановился на улице.
Морщится словно от боли:
— Теперь ясно. Он ужасен.
— Нет! — рявкаю я. — Ужасно, что он у тебя! Не для того это тело... — осекаюсь, потому что девочка снова пятиться от меня пытается.
Не выпускаю ее запястье. Шагаю к ней.
— Подожди, Анют. Я опять все не так говорю... Хотел сказать, что не создан такой нежный ангел для боли. Это для таких как я. А ты... — пробегаюсь пальцами по тонкой шее, — ты для любви.
Вижу, как у неё рот открывается от удивления, и понимаю, что опять переборщил. Плохая идея — слушать продавцов из круглосуточных магазинов. У них от недосыпа мозги набекрень. «Девочки любят любовь» — тоже мне спец.
Потираю глаза, смахивая с бровей воду:
— Я хотел сказать, подлатаем тебя — будешь, как новенькая. Парня себе найдёшь нормального. И чтобы больше не смела калечиться. Поняла?
Захлопывает рот и кивает, опустив голову. Сам сказал и самого себя выбесил! Какого ещё парня, вашу мать?!
— Да, это после аварии, — коротко отвечает она.
А мне больше и ничего не надо знать. Не стану больше допытываться. И так все ясно.
— Твоя очередь, — предлагаю я. — Спрашивай, какой из моих шрамов тебя интересует?
— Все, — неопределенно отвечает она.
— Опять боишься меня?
Качает головой отрицательно. Я вижу, как ее пальцы, словно против воли выпрямляются. Будто ей хотелось бы дотянуться до меня.
— Хочешь потрогать? — хриплю я.
Эта ее дурацкая привычка кусать губы, когда смущается, сведёт меня с ума. И я знаю ответ, хоть она и не решается сама ответить. Кладу ее ладошку на своё плечо:
— Огнестрел, — коротко описываю.
Она рот открывает, будто сказать что-то хочет.
— Не бойся. Только слегка задела.
Тяну ее ручку к рёбрам:
— Ножевое.
Она снова вздрагивает, касаясь грубой полосы на коже.
— Если так реагировать будешь, то лучше не буду показывать.
