— О, нет, простите, — шепчет она и склоняется слегка.
Будто желая увидеть рубец, касается его двумя руками. Изучающе ведёт вдоль неровных краев. Накрывает ладонью, словно поглаживает. А меня мурашки пробирают.
Отрываю ее любопытные пальцы от своей кожи и тяну к волосам:
— Тут ещё есть. Осколок... — осекаюсь, глядя, как она болезненно морщится, зарываясь пальцами в мои мокрые волосы.
— Я тебя пугаю? — хмурясь, спрашиваю я, изучая ее странную реакцию.
Конечно, пугаю. Мало ей было моей уродливой души, так решил ещё физическим уродством похвастать.
— Нет. С чего бы? — вдруг отмахивается она. — Было очень больно?
Таращу на неё глаза. Больно?
Зачем она это делает? Каждый раз выбивает меня из колеи этими своими вопросами с подвохом. С двойным дном, я бы даже сказал.
Может она не помнит простой истины, что это слишком лично? Однако о том, что градус вынуждает людей вести себя неадекватно она помнит. И как пользоваться ложкой знает. То есть все базовые знания у неё на месте. Однако это...
Я уже и не припомню, когда у меня последний раз спрашивали, больно ли мне. Замёрз ли я. Не голоден ли.
— Больно, — отзываюсь тихо, хмурясь от того, что маленькая ладонь поглаживает мои волосы. — А тебе?
— Мгм, — поджимает губы, не переставая гладить мою голову.
Ей больно. Она тут слепая. Ее угнетают в этом чертовом доме. В том числе я сам. Но почему у меня такое ощущение, что это она меня утешает?
— Прекрати, — требую я.
— Ой, — вжимается в стену, — я что-то... задумалась.
— Как ты можешь оставаться такой... Такой! Когда я тебе столько гадостей наговорил?! — подаюсь вперед и нависаю над ней, облокотившись на стену.
— Я тут подумала, — выдавливает она неуверенно, — дело же не в словах. И не в том, как вы выглядите. Сколько у вас шрамов. Я вижу нечто другое...
— И что же?
Ее рука вздрагивает, и неуверенно ложится на мою грудь:
— Кое-что большее.
— Анют, из меня такой себе лирик. Объясни по-человечески.
— Звёзды, каша, бассейн, часы... — перечисляет она какие-то бессвязные, на мой взгляд, вещи. — Одно то, что вы меня оставили в своём доме... Я вижу, что вы хороший человек.
Нервозно усмехаюсь от неожиданности. А она продолжает:
— Что бы вы ни говорили, но ведь не выгнали. И не воспользовались, хотя... — шумно выдыхает, прикусывая губку.
Улыбаюсь. Ляпнула лишнего. И я все понял.
— Хотя говорю, что хочу тебя, — заканчиваю за неё, упираясь носом в ее лоб.
Заметно напрягается:
— Да. В общем, — тараторит, явно желая увести разговор в другое русло, — разве бы плохой человек стал учить меня готовить кашу?
Отстраняюсь слегка, чтобы не волновалась, что я снова глупость какую сотворю:
— И что же, ты меня теперь совсем не боишься? Я ведь завтра проснусь и неизвестно, что выкинуть могу.
— Это страх перед неизвестностью. Но не перед вами. Если завтра вы решите выставить меня из своего дома... я пойму.
Я ведь даже не могу ей чего-то обещать. Она вполне очевидно растопила мое сердце. Но не заледенеет ли оно до завтрашнего утра — я гарантировать не могу.
— Анют.
— М?
— Ты это... прости меня. За то, что было. И за то, что возможно будет.
Она улыбается.
Чего это?
— Мой дружелюбный волк уснёт. И появится другой.
— Запомнила? Если начнёт рычать, шли его к черту! — я смеюсь в ответ, но на душе тяжко. — Давай вылезать, чтобы я и дальше оставался хорошим волком. А то больше сил нет смотреть на тебя в мокрой одежде...
Ее щеки тут же покрываются румянцем.
Все правильно поняла, девочка. Слепая, да не глупая.
Расторопно отлепляет от себя спереди натянувшуюся мокрую ткань платья, пряча соблазнительные изгибы.
— Сама справишься? — хрипло спрашиваю я, сглатывая вязкую слюну. — Я пока за одеждой сухой схожу.
— Не надо. Я сама. В комнату приду и разберусь.
— Нет.
Ее взгляд от неожиданности начинает блуждать по ванной:
— Что «нет»?
— Не пойдёшь в комнату. Со мной останешься. Хочу снова уснуть, слушая твой голос.
Она явно в смятении. И ведь даже отказать мне не в силах. А я вроде и осознаю, что не хорошо поступаю. Да только тоже не могу отказаться.
— Вам правда так нравится мой голос? — выдавливает она.
Наклоняюсь к ней. Заглядываю в ее глаза. Но ведь моей искренности она не увидит.
Еще прежде, чем успеваю себя остановить, подаюсь вперед. Всего на краткий миг осторожно касаюсь ее влажных губ своими. Неторопливо отстраняюсь. Упираюсь в ее лоб.
— Это — моя маленькая слабость.
Спешу выйти из ванной, пока опять глупостей не натворил.
Ох, не стоит мне ее в своей кровати оставлять.
Глава 9
ГЛЕБ
Боюсь глаза открывать, уже догадываясь, что увижу.
Вот же кретин! На кой хрен я вчера пить взялся?! Зачем вообще домой потащился?! Собирался ведь в клубе переночевать! Чтобы без последствий.
Все же открываю глаза. И утыкаюсь взглядом в свои последствия.
Хмурюсь. Бледная щека покоится на моей ладони. Темные волосы в свете рассветных лучей отливают золотом. Розовые губки слегка разомкнуты. Словно со стороны наблюдаю, как мои пальцы тянутся к темным ресничкам.
Одергиваю себя. Это что ещё за черт?!
Резко сажусь в кровати, неосторожно выдергивая свою ладонь.
Дьявол! Какого... Это каким дебилом надо быть, чтобы...
— Доброе утро, Глеб Виталич, — едва не вздрагиваю, услышав тихий голос.
Воровато оборачиваюсь, и смотрю, как девочка спешит выбраться из моей постели.
— Простите. Я уже ухожу, — бормочет себе под нос, семеня по комнате.
Щурюсь недовольно. Значит, не боится меня больше?!
Это мы ещё посмотрим!
— Анна! — рявкаю я, вынуждая девушку замереть. — Немедленно собирайся!
— Куда? — выдыхает она.
Стискиваю челюсть. Сжимаю кулаки, в бессильной попытке отделаться от неприятного чувства в душе:
— Домой тебя повезу, — шиплю сквозь зубы. — Довольно с меня!
Мгновение замешательства. Аня кротко кивает, и выходит из моей спальни.
Черт, я ведь ее вчера ещё и целовал! Как минимум трижды! Черт бы меня побрал!
