Таир, раздвигая чувствительные складочки, скользит туда, где до этого бывали лишь мои собственные пальцы. Первые ощущения парализуют. Я не знаю, что чувствую. Я даже понять не могу, что должна чувствовать. Первоначальной вспышкой есть лишь то, что для меня это ново. Прикрывая глаза, со свистом выдыхаю скопившийся в легких воздух. И только после этого, спустя несколько затянувшихся секунд, примешивается физическое узнавание.
Тарский… Тарский…
Внизу живота внезапно становится невыносимо тяжело. Из влагалища обильно выделяется теплая влага. Чувствую, как Таир встречает ее пальцами и медленно растирает между складок.
Боже…
Когда я пристыженно дергаюсь, он лишь усиливает натиск на лопатки. Смещая руку, располагает поперек моей спины все предплечье. Надавливая, плотно фиксирует у нагревшейся и влажнеющей под моим телом поверхности.
Черт… Черт…
Начиная паниковать, отбрасываю привычный гонор.
— Гордей… Прости, прости… Я тебе лгала… — сбившееся дыхание врезается в запотевшее зеркало и обжигает лицо. — Я девственница…
Ощущаю острую необходимость предупредить. Вовсе не для того, чтобы остановить. Однако мне кажется это важным и правильным.
— Я знаю, — отвечает он почти мягко.
Хотя, наверное, это во мне какая-то деформация происходит. Она все искажает. Мне даже кажется, что дыхание Таира тоже утяжеляется.
Но откуда он знает? Я ведь старательно убеждала в обратном. Вела себя отвратительно… Боже, его пальцы вновь приходят в движение, и я больше ничего не могу анализировать.
Сквозь тело проходит жаркая волна трепета. Концентрируясь внизу живота, клубит и кипит. Скручивается тугими и ноющими витками. Кружит так, что ноги слабеют. Если бы Гордей не держал, рухнула бы на колени.
— Пожалуйста… Пожалуйста…
Мне хочется, чтобы контакта с его телом было больше… Чтобы прижался сильнее, коснулся губами, голой кожей… Сказать об этом, конечно, не могу. Поэтому не знаю, как он понимает. Вскрикиваю, когда грубо толкается в мои ягодицы бедрами. Невзирая на слои его одежды, четко ощущаю очертания возбужденного, поразительно большого и очень твердого пениса.
— О-о-о, мамочки… Таи-и-ир-р… Еще…
— Еще, блядь? Еще тебе? — его голос настолько хриплый, кажется, будто физически мою липкую от пота кожу прочесывает.
Я трясусь и не пытаюсь это контролировать.
— М-д-да… — мычу в ответ, зажмуриваясь от удовольствия.
И он толкается… Толкается так, словно хочет войти в мое тело. Если бы не брюки, я бы умерла от бури новых ошеломительных ощущений. Господи, я и так умираю… Влаги становится еще больше. Каждое движение пальцев Тарского формирует хлюпающие звуки. Помимо того, в воздух примешивается запах моего возбуждения. Понимаю, что он тоже его чувствует и вдыхает. Смущаюсь и завожусь еще сильнее.
Мне все еще страшно. Но это не чистый ужас. Это что-то инстинктивное. Подспудная боязнь утратить контроль над своим телом. Она не мешает получать удовольствие. Напротив, делает его острее.
Уже знаю, что запомню это на всю жизнь. Пальцы Тарского, касания, характерные движение, фактура — все это останется со мной навсегда. Я чувствую и осязаю лишь его. Ничего кроме него. Абсолютная темнота — это глаза вновь закрываются. Каждая мышца, каждое нервное волокно, каждая клетка в моем теле напрягается и увеличивается в объеме. Удары сердца множатся и гудящим эхом расходятся по организму.
Хрипя и постанывая, втягиваю кислород с такой частотой, словно грядет конец света, и он скоро закончится, а у меня есть шанс набрать с запасом на несколько лет.
А потом… Тарский прижимается к моей шее лицом. Прихватывая зубами, целует. Еще и еще. Быстро, грубовато и влажно. От его губ словно высоковольтное электричество льется. Оно проникает в мой организм. Заряжает. Опасно перегружает. Содрогаюсь настолько сильно, что, несмотря на крепкие тиски мужских рук, тело бесконтрольно и нездорово трясет.
Давление со спины в тот же миг усиливается. Движение пальцев становится быстрее. Мой чистый высокий стон переходит в затяжное мычание и гортанное бульканье. Глаза закатываются.
Ослепительный миг. Яркие разноцветные вспышки. И мне кажется, словно мое тело взрывается.
Кричу, не распознавая всей мощи своих ощущений. Спазмы удовольствия настолько сильные, что в какой-то мере даже болезненные. Неосознанно на самом пике начинаю всхлипывать. Из глаз проливаются самые настоящие слезы.
Кажется, что это не закончится никогда. Пронизывает и пронизывает, расплавляя мышцы и кости.
Тарский не дает мне отдышаться и как-то прийти в себя. С зычным влажным отзвуком отрывает мое тело от зеркала. Круто разворачивает, усиливая внутреннее давление и головокружение.
Встречаю нереально темное мерцание глаз Таира, и пульс забивает остатки ясного пространства в мозгу.
— Ты… Ты лишишь меня невинности?
Хочу быть готовой. Хотя как тут подготовишься?
— Опустись на колени, — низко режет его голос вместо ответа на мой вопрос.
Если бы все мое тело не продолжало пылать, сейчас бы определенно загорелось. Не могу выполнить этот приказ, просто потому, что он застревает где-то в сознании, не доходя до той части мозга, которая отвечает за движения.
Тарский помогает. Жестко давит мне на плечи, пока я не занимаю требуемое положение у его ног.
Закройте глаза и уши… Он распускает ремень.
[1] Амэн (нем.) — аминь.
15
Огнем первобытных
Желаний и рифм внутри разливаешься…
© Лариса Долина «По встречной»
Высвобождает ремень из петли, отщёлкивает пряжку, поддевает пальцами металлическую пуговицу… Я за всем этим неотрывно слежу. Моргнуть не могу. Если внутри — пожар и революция, то внешняя оболочка словно бы заржавела.
Неужели он вынудит меня сделать… это… это…
Да-да, я должна проговорить это слово хотя бы мысленно. Должна… Знаю ведь, зачем женщин в таких ситуациях ставят на колени.
