Лучше бы на меня так смотрел…
Таир же, мазнув по мне беспристрастным взглядом, практически сразу же на отца переключается. Не расшаркиваясь в приветствиях, занимает соседний стул.
— Ну что? — негромко интересуется папа.
— Есть проблемы. Катерину лучше отправить домой, — сообщает, глядя перед собой.
Подаваясь вперед, наливает в стакан воду. Отпивая, выглядит совершенно расслабленным. Только я чувствую, что все это напускное.
Мне было пятнадцать, когда Таир впервые появился в нашем доме. Прошло три года, я так и не научилась читать его реакции. Нет, не научилась… Вместо этого я их ощущаю, сколь бы неправдоподобным это не казалось. Тарский в лице не изменится, а я точно пойму, если ему что-то не нравится.
— Даже так? Считаешь, есть риски?
— Считаю.
По словам папы, Таир — лучший из лучших. И сейчас отец недолго раздумывает: прислушиваться или игнорировать данный совет.
— Иван, отвези Катерину домой.
Я, конечно, и сама не в восторге тут находиться. Но это уже, простите, какой-то беспредел! Только вошли в зал, и вдруг домой. Да я челку дольше начесывала!
Иван отлепляется от стены и встает за моей спиной. Я поднимаюсь, но не для того, чтобы уйти. Осмеливаюсь выразить протест.
— А я не хочу домой. Танцевать буду! Вон музыканты как стараются…
Подхватив юбку одной рукой, второй изображаю причудливый пируэт и плавно выплываю в проход между столиками.
Похвастаться, говоришь, решил?
Никого не знаю, но назло отцу каждому встречному-поперечному мужчине призывно улыбаюсь. Пол под ногами не ощущаю. Такой кураж захватывает, я будто по воздуху зал пересекаю. И обратно к нашему столику причаливаю.
Продолжаю танцевать. Настроение не портит даже то, что папа, вместо того, чтобы зеленеть от злости, спокойно принимается за еду.
— Возраст, — все, что бросает, якобы в оправдание, и продолжает жевать.
— Я решу вопрос, — поднимается из-за стола Тарский.
— Давай! — смеюсь я, стратегически назад отступаю и замираю.
Все просто: выбираю расстояние, с которого нас не услышит отец. На остальных плевать.
Когда Тарский приближается и буквально врывается в мое личное пространство, сама в наступление иду. Руки ему на плечи забрасываю и юбками опутываю.
— Таи-и-и-р-р… Я тебе нравлюсь?
— Очень.
— Правда? А по виду не скажешь.
Не лицо, а хладнокровная маска. И голос без каких-либо эмоций:
— Прекрати дергаться. На выход давай. Пока я тебя силой не поволок.
— Папа против будет.
— Мне простит.
— И куда ты меня поволочёшь? Учти, пока ты ломался, невинность мою уже украли. Вторым будешь, — забавы ради, безбашенно вру.
Расходившееся сердце не слушаю.
— Вторым? — глаза Таира сужаются, губы в тонкую полоску превращаются.
— А может, и третьим, четвертым, пятым… — продолжаю смеяться. — Как говорится, каждый, кто не первый, тот у нас второй.
— Рот закрой, Катерина.
А его, напротив, открываю, чтобы выпалить очередную колкость. Да только не успеваю. Тарский сбивает меня с ног. Опрокидывает на пол прямо посреди ресторана. Оглушающая автоматная очередь открывается, прежде чем я соображаю, что происходит. Подмывает истошно завопить, только дыхания на это не хватает. Получается лишь бесцельно двигать губами и испуганно таращиться в стремительно сгущающуюся темноту зеленых глаз Таира.
Выстрелы на мгновение прекращаются. Со звенящим гомоном сыплются стекла, валится мебель, и кричат люди.
— Глаза закрой. Тихо лежи. Расслабленно. Не вздумай шевелиться, — глухо приказывает Тарский.
Поймав дрожащую челюсть, захлопываю рот и, прикладывая усилие, киваю. Едва закрываю глаза, вес его тела исчезает. Веки жжет. Один раз их разжимаю. Машинально прослеживаю за тем, как Таир опрокидывает прошитый металлом стол и, устраиваясь за ним, выдергивает из-за пояса пистолет.
Отчаянно зажмуриваюсь. Потом, ухватившись за, казалось бы, непосильную задачу, расслабляю лицо. Лежу будто мертвая, пока вокруг гремят выстрелы и продолжают лететь прямо на меня осколки, горячие брызги крови и какие-то ошметки.
Невозможно определить, сколько времени длится перестрелка. Тело успевает занеметь. Когда же все стихает, не могу понять, дышу ли я в принципе, или уже все.
— Иван, сюда иди.
От звуков этого сильного голоса в грудь хлестко бьет невообразимая волна радости. Словно дефибриллятор запускает сердце. Я резко вдыхаю и распахиваю глаза. Быстро сфокусировать взгляд не получается. Изображение плывет и множится.
Не пытаюсь подняться. На ноги меня вздергивает Тарский, так же стремительно, как до этого ронял. Пока я борюсь с отступающим шоком и непосильным ворохом разрозненных эмоций, он бегло оценивает мое лицо.
— Как ты? Идти сможешь? — вопросы задает привычным хладнокровным тоном.
Это меня всю растрясло, а он стоит, как ни в чем не бывало. Словно все происходящее мне одной привиделось! Я бы так и решила… Вот только разруха вокруг не позволяет спрятаться за этой иллюзией.
Тарский накидывает мне на плечи свой пиджак, и я на автомате затягиваю полы, чтобы прикрыть окровавленное белое платье.
— Катерина? Говорить можешь?
Киваю, однако ни одного звука так и не произвожу.
Заторможенно оглядываясь, натыкаюсь взглядом на отца. Он останавливается у тела какого-то мужчины, легко, будто брезгливо, подбивает того под бок ногой и со свойственным ему пафосом философски оглашает:
— Если власть лежит на земле, ее надо поднять.
Реакцией на это служат жуткие смешки и даже откровенный хохот.
— Гордей… — мой голос словно простуженный. — Домой хочу.
Тарский кивает и переводит взгляд на охранника.
— Иван, через «черный» Катерину выведи. Булат, Рустам и Артур — с ними. Прямиком домой. Всех собрать, усилить охрану, менять каждые полчаса. Остальным ждать меня. Столько, сколько понадобится. Найду кого-то в койке, расстреляю, на хрен.
