Посмей я еще раз сунуться к нему, он бы не колебался ни секунды… Овладел бы мной по-настоящему. Вижу это, чувствую, понимаю… Только не уверена, что выстою под собравшимся внутри него ураганом.
20
Шторм и гром, а я сама себе
Как мантру повторяю: "Всё норм! Всё игра!»
Осталось у моей жар птицы лишь четыре пера…
© Слава «Живу, как хочу»
Наутро меня срубает такое похмелье — не то что гулять, жить не хочется. Когда Таир будит, боюсь пошевелиться. Больно даже думать.
— Ты как? — его голос прилетает откуда-то совсем рядом, но я не решаюсь открыть глаза и проверить местоположение. — Сердце чувствуешь, королева ночи?
Не могу определить, в каком он настроении: злится, издевается или шутит? Если это и шутка, что с характером Тарского маловероятно, я не в состоянии ее оценить.
— Зачем ты позволил мне выпить всю бутылку?
— Кто я такой, чтобы мешать Катерине Волковой вершить свою великую кровную месть?
Тут он определенно издевается, передергивая мое ночное выступление. Отчетливо понимаю это, однако духа по новой обидеться не хватает. Я берегу энергию. До сих пор неспособна открыть глаза.
Говорить тоже тяжело, только не умею я, находясь в сознании, молчать. Язык двигается сам по себе, хоть я и приказываю ему остановиться.
— Ты смеешься?
— Нет.
— Улыбаешься?
— Нет.
Не умеет он, что ли?
— Однажды я доведу тебя.
— Не сомневаюсь, — понимает Тарский по-своему.
— Я точно все выпила? Может, накапаешь пару капель? Слышала, это облегчает утренние похмельные страдания…
— С твоего ночного банкета остались только сливки. Подать?
От такого предложения к горлу тотчас подступает тошнота.
— Уф, нет… Не напоминай про них, пожалуйста… Никогда больше…
— Как пожелаешь, Катенька.
Вот опять! Едва дышу, а стоит Гордею назвать меня по имени, организм расходует последние крупицы энергии, экстренно гоняя мурашек с севера на юг. У них там список катализаторов, что ли? Занялись бы чем-то полезным вместо того, чтобы выставлять меня в очередной раз дурочкой. Прям чувствую, как Таир смотрит и видит, конечно, эту реакцию. Его внимание, как дополнительная стимуляция, жжет плечи и грудь.
— Катя, — он будто специально это делает и наблюдает за реакцией.
— Ч-что?
— Нужно принять лекарство.
— Оно облегчит мои страдания?
— Обязательно.
— Окей. Давай.
Привстаю совсем слегка, ровно настолько, чтобы иметь возможность отпить и не облиться. В одну мою протянутую руку входит стакан, во вторую — небольшая продолговатая таблетка. Справляюсь быстро, Тарский сразу же отбирает остатки воды, и я заваливаюсь обратно на подушку.
— Я снова пропустила ночь… — надо что-то говорить, раз он продолжает находиться рядом.
— Да, отрубилась прямо на полу с первыми лучами рассвета.
Ну, прекрасно…
Умница, Волкова!
Показала себя в самом лучшем свете. Так и слышу тети-Людино гундосое: «Хочешь закончить, как мать?» Ой, вот о ней я сейчас точно думать не хочу! О тете Люде, в смысле. Пусть катится колбаской…
— Ты перенес меня в спальню?
— Да.
— И спал рядом? В одной кровати?
— Да. И да.
— Вот этого я не помню… Впрочем, ничего не помню, — зачем-то вру. Разве так мне будет легче? Совсем нет. Зарываясь лицом в подушку, слабо стону. — Позволь мне достойно умереть.
— Катерина, — чувствую, что вместе с этой паузой Таир берет перерыв для перенастройки собственных эмоций. — У меня возникло неотложное дело. Должен ненадолго уйти.
— Окей… Отлично, — не скрываю огорчения. — Воспользуйся моей слабостью. Уходи, предатель.
Слышу, как Тарский тяжело вздыхает и… в следующее мгновение ощущаю на запястье прохладные объятия металла и знакомый щелчок.
Что за…
Что за беспредел, черт возьми?
Забывая о боли, приоткрываю глаза. Крайне медленно, задевая белоснежную манжету и крупную смуглую кисть, веду взглядом к собственной верхней конечности. Она продолжает свободно лежать рядом на подушке, но с догадкой я не ошиблась…
Тарский снова приковал меня наручниками!
Натяжения не чувствую, потому что в этот раз он использовал тонкую цепочку. Она тянется от «браслетов» к изголовью, позволяя мне комфортно лежать, и при этом не оставляя возможности встать с кровати.
Господи… Тарский посадил меня на цепь!
Господи… Он, черт возьми, посадил меня на цепь!
Мысли в сознании орут, однако озвучить их я не в состоянии. В дополнение к слабости и ужасному самочувствию расшатывают эти эмоции.
— К сожалению, я не могу тебе доверять, — сухо поясняет Гордей.
Злость сил придает, чтобы взглянуть ему в лицо. Но распознать какие-то эмоции мне, конечно же, не удается.
— Ну, ты… — шиплю и дыхание теряю.
— Сейчас ты уснешь и проспишь до моего возвращения.
— Что ты мне дал?
Меня на куски рвет, а у него ни один мускул не дрогнет.
— Отдыхай, Катя.
— Таи-и-и-р-р… — сейчас без какого-либо наслаждения растягиваю это погоняло. Последние силы направляю, чтобы, расфокусированно полоснув белизну его рубашки, снова в глаза посмотреть и прошипеть: — Как только я приду в себя, ты очень сильно пожалеешь!
— Отдыхай, — повторяет так же хладнокровно и поднимается.
— Сволочь…
Во мне словно свет гаснет. Удаляющаяся спина становится размытым темным пятном. Пару секунд, и чернота…
…Просыпаюсь в темноте. Выплываю медленно. Долго не могу сообразить, где нахожусь. Сердце безотчетно поддается нарастающей тревожности. Дыхание постепенно ускоряется. Воспоминания постепенно возвращаются, следом за ними подбирается злость.
