— Почему ты не позволяешь мне к себе прикасаться? — раздосадованно выдыхаю в потолок.
— Потому что тебе не стоит этого делать.
— Но я думала… Тебе ведь нравится! Я чувствую! Нравится? Признай!
Вместо ответа Таир кусает меня за грудь. Едва я вскрикиваю, накрывает ртом сосок и, зажимая губами, скользит по нему языком. Визжу и дергаюсь, бормочу какую-то ерунду.
— Пожалуйста… Пожалуйста… Пожалу-й-й-с-та…
Сейчас мне кажется, что лопасти потолочного вентилятора вращаются, но я знаю, что он выключен. Это внутри меня смещается центр тяжести. Все переворачивается, разлетается, перемешивается и разбивается. Только рано я решаю, что лучше этого ничего быть не может. Тарский, с силой втягивая сосок, резко его выпускает и внезапно смещается вниз. Дернув полы халата, раздвигает мои ноги и прижимается губами к внутренней поверхности бедра.
Я прикрываю глаза… Затем крепко-крепко зажмуриваюсь и совершаю самый глубокий вдох, на который только способна. Но это не помогает мне быть готовой к ощущениям, которые взвинчивает во мне размашистый гребок языка между половых губ.
Вспышки — перед глазами.
Сверчки — в ушах.
Фейерверки — от живота к горлу. Нет, выше. С задушенным и протяжным стоном вырываются из меня и взлетают под потолок.
Ох, Господи…
— Гордей… Гордей…
Сама не знаю, что пытаюсь сказать. Да он и не слушает. Раздвигает мои складочки пальцами, растирает вязкую влагу и давит на клитор. Мало мне сумасшествия, зачем-то представляю, как он все эти действия прослеживает взглядом, и разбушевавшаяся похоть буквально сжигает меня. Когда снова касается языком, распадаюсь дрожащими рывками. Но и это еще не вершина… Несколько раз надавив языком на мой клитор, Тарский принимается его сосать.
Жестко, болезненно, очень влажно и горячо.
Каждая клетка в моем теле загорается. Я вся пылаю. Я вся — открытое пламя. Ощущения настолько острые, что я в самом деле колеблюсь: желаю сгореть дотла или жду, что погасит?
Таир решает за меня. Не отпускает, даже когда начинаю извиваться в попытках послабить давление. Сосет и сосет мой клитор. Слишком яростно, чтобы наступила разрядка, и слишком приятно, чтобы я по-настоящему хотела этого избежать. Впрочем, никакого выбора он мне и не дает. Уловив, когда я, вопреки всему хаосу ощущений, подбираюсь к пику, отстраняется. Нажимает на истерзанную плоть сразу тремя пальцами. Я взвизгиваю и всхлипываю. Хватаю воздух, чтобы закричать. Не получается… До крови закусываю губы, когда Тарский резко и сильно ударяет по накаленному клитору. И снова на него давит. Жесткими и очень-очень быстрыми движениями натирает из стороны в сторону. Вместо крика из меня выходят странные булькающие звуки и короткие хныкающие стоны. Но Таир не останавливается. Терзает и терзает мой клитор, агрессивно взмыливает, взбивая такое количество вязкого гормонального секрета, которое мне трудно было бы даже представить. Не прекращает и ничуть не послабляет давление, пока собравшийся внутри меня жар не вырывается наружу, орошая горячими брызгами его пальцы и мою плоть. Не знаю, что за вид разрядки я поймала, но ломать об этом голову и как-то стыдиться не получается. Когда меня сносит безумной волной экстаза, я реально рыдаю уже. На большее сил нет. Сотрясаюсь всем телом. В какой-то момент в режиме паники пугаюсь того, что не могу совершить очередной вдох. А когда вдыхаю, кислород опаляет горло и легкие.
Вначале кажется, что я так и останусь в этом разболтанном помутненном состоянии. В груди, внизу живота, на наружных половых органах все жжет и покалывает.
А он ведь даже не лишил меня девственности…
Оставив меня ловить отходняки, Гордей поднимается с дивана и направляется к шкафу. Машинально прослеживаю. Помутненным взглядом наблюдаю за тем, как стягивает спортивные брюки и вытирает ими ладонь. Боже, вся его кисть натурально блестит от моей смазки… Я бы смутилась, но не до того все же.
Что он со мной сделал?
Едва силы и осознанность возвращаются, злюсь.
— Что за ласки, блин? Ты специально, что ли? — сердито стираю со щек слезы. — Прошу поцеловать, а ты… Вот это все! Сколько можно? Гордей? Ты собираешься отвечать? Собираешься хотя бы посмотреть на меня? Что ты делаешь, черт возьми?! — Не сразу понимаю, что он одевается. Рубашка, брюки, ремень… — Куда ты собираешься? — злость сменяет растерянность.
— Мне нужно уйти.
Это сообщение меня неописуемо пугает.
— Нет, не нужно! — подскакиваю с дивана, как есть, голышом. Бегу следом за ним в прихожую. — Не нужно! Не уходи!
Таир у самой двери оборачивается. Оглядывает мое обнаженное тело и с силой сжимает челюсти.
Господи, он в самом деле выглядит разъярённым! Почему?
— Ты уверяла, что тебе можно доверять. Утром прошла проверку. Считай это вторым этапом. Вернусь через два часа.
— Ты шутишь? Куда так резко собрался? — конечно же, у меня есть догадка. И я не собираюсь тихонько над ней страдать. — Оставишь меня, чтобы… Тебе нужна женщина?
Дыши… Просто дыши…
Скажи… Просто скажи…
Но Тарский молчит. А его молчание… Это всегда «да», понимаете?!
Он не смотрит, он меня разрушает взглядом. А у меня и без того внутри глобальная катастрофа и конец существования всему живому. Кажется, сердце задержало внутри себя всю кровь и с секунды на секунду намеревается лопнуть и затопить меня по самую макушку.
— Если уйдешь… Не смей больше ко мне прикасаться! Понятно тебе? Понятно? — долго стоит, пока я, не замечая новой порции слез, глотку рву. — Гордей?
Пожалуйста, не уходи…
Пожалуйста, останься…
Взглядом умоляю и в какой-то миг верю, что он вернется. Может, схожу с ума, может, рисую нереальное, но мне видится в его глазах ответное желание остаться. Всего распознать не могу, но ощущаю силу его эмоций, и мою грудь разрывает новой порцией неопознанной боли.
Нельзя умолять вслух… Не могу… Это слишком унизительно.
Ах, плевать! Все равно попытаюсь!
— Гордей… Пожалуйста…
Только едва это слезливое нытье вырывается из меня, Тарский будто из морока какого-то выходит. Моргнув, выразительно и планомерно вздыхает.
