Поразило то, что, сегодня, глядя на фото Алисы, практически не думал о ней. Вспыхнул фитилек страха новой потери. Одна мысль об этом заставляла внутренности леденеть. Вот это было похоже уже на настоящую агонию. Потому что Аравин не знал, как подавить в себе эту слабость. Или хотя бы притупить, успокоив собственные нервы.
Мужчина остановился и, запрокинув голову, взглянул в звездное небо. От едкого сигаретного дыма зажгло в глазах. Но в немом диалоге с самим собой, он не обращал на это никакого внимания.
Даже самому плохому боксеру известно, что главное в боксе не нанести удар, а суметь от удара защититься. Аравин – мастер блоков и величайший тактик по части продуманных комбинаций. Психологически устойчив и вынослив. В боксе все решают доли секунды, и Егор умел принимать решения молниеносно. В противовес природному инстинкту самосохранения, подчиняясь только профессиональным рефлексам и опыту, четко отмеряя нужные мгновения. Так почему он не знал, как выстроить блок против этих чувств? Как запретить себе думать?
И только сегодня понял, что боится снова слететь с петель. Значит, есть еще желание жить…
Глава 11
С госпитализацией бабы Шуры пусто и тихо стало в их доме. Не было слышно родного грубоватого голоса, который доносился в каждый уголок большого особняка. Не было ворчаний, что легко оделась. Не было возмущений, что мало поела. Не было нареканий по поводу учебы…
Отчетливо только сейчас поняла, насколько ей нужна подобная забота. Раньше она много времени проводила на кухне. Но без бабы Шуры это место потеряло свой уют и тепло. Теперь отсиживалась либо в гостиной перед телевизором, либо у себя в комнате.
На кухне гремела кастрюлями служанка Ольга, и сердце Стаси каждый раз замирало, отзываясь на эти звуки. На доли секунды спрессованный мозг думал, что это баба Шура привычно шумит в своем царстве. Очень грустно было возвращаться в действительность и снова внутренне сжиматься от беспокойства.
– Боже… Боже, храни ее…
Врачи уверили, что повода для беспокойства нет. Госпитализацию провели вовремя, и в первый же день прописанного медикаментозного режима баба Шура почувствовала себя значительно лучше.
На улице вечерело и, невзирая на отдернутые портьеры, в гостиной становилось темно. Но Стася не спешила включать стоящий на расстоянии вытянутой руки от нее напольный торшер. Сидела на оливковом пушистом ковре с распахнутой картонной коробкой и тоскливо перебирала старые фотографии.
Напрягая зрение, рассматривала давний снимок – Егор, Алиса, Гриша и коренастый палевый пес с длинными ушами. Больше всех уделила внимание Егору.
Долго его разглядывала. Высокий, худощавый и хмурый. Волосы такие же темные, как и сейчас. Только намного длиннее острижены, своеобразно взлохмачены и торчат в области висков.
На этой фотографии, кажется, даже собака улыбалась, только не Егор. Как всегда, взгляд исподлобья, а губы плотно сжаты. В разрез ему хохотали Гришка и Алиса.
– Почему ты сидишь в темноте?
Девочка резко обернулась на окликнувший ее голос. Хотя ей не нужно было видеть воочию его обладателя. Она и так знала, что это Аравин.
Не ждала, что он сегодня придет. И все же рада его видеть. Сердце в груди безотчетно затрепыхалось, нагоняя артериальное давление до допустимого максимума.
Невзирая на внутренний трепет, рассматривала Егора внимательным взглядом. Пыталась определить, в каком он расположении духа. Хотя вариантов у Аравина не так уж и много: нейтрален, скучающе безразличен и зловеще раздражен.
Сегодня он выглядел усталым.
– Что случилось? – спросил Егор, опускаясь на корточки рядом с ней.
Пьянящий терпкий аромат его парфюма ударил ей в ноздри. Едва удержалась от мимолетного желания податься вперед и, прикрывая веки, вздохнуть глубже.
– Мне грустно, – откровенно сказала Стася.
– Посмотри что-нибудь веселое.
– Сахаром соль не перебьешь, – со вздохом ответила девочка.
Настойчивый взгляд из-под припухших от недосыпания век Аравина прицельно устремился прямо в Стаськины широко распахнутые глаза. А она невольно кайфовала от его близости и внимания. Беспечно хотелось удерживать его подольше, несмотря на сбивавшиеся дыхание и дрожание рук.
– Из-за чего грустишь? – наконец поинтересовался он.
– Не знаю. Накатило, и все, – ее голос звучал сдавлено, как ни старалась говорить спокойно.
– Ну, с чем-то же это связано?
– Баба Шура болеет. Артем уезжает. На столе непрочитанный томик Лермонтова. В секции я самая слабая. Продолжать?
Все-таки его манера разговаривать, глядя собеседнику неотрывно в глаза, сильно смущала ее. Но она стойко держалась, позволяя себе лишь на мгновение отвести взгляд в сторону.
– Только если тебе становится легче после озвучивания этой ерунды, – прямо сказал Егор. – Правда. Вся эта ерунда не стоит того, чтобы грустить. Баба Шура не умирает. Она проходит курс лечения, который поможет ей нормально себя чувствовать в дальнейшем. Ты же видела, она, как в санатории там.
Впервые Стася услышала в его низком голосе подбадривающие нотки и, не сдерживаясь, благодарно улыбнулась.
– Немного успокоилась, моя сладкая заноза? – в ответ на ее улыбку уголки губ Аравина тоже дрогнули.
– Немного, – смущенно ответила она.
Протянув руку, Егор легко коснулся основания торшера, и мягкий свет большим кругом осветил комнату. Затем Аравин сел на край ковра боком к Стасе и осторожно взял из ее рук фотографию. Едва взглянув, весь переменился. Будто тень легла на его лицо, и взгляд потускнел.
– Чья это собака? – попыталась отвлечь его Стася.
– Это был Алисин пес. Клим, – голос сухой и холодный.
– Расскажешь мне о нем? – тихо попросила Стася.
Егор поднял на нее рассеянный взгляд. Помолчал, размышляя. Она уже привыкла к подобным паузам. Поэтому терпеливо ждала. Знала, что сам заговорит, когда будет готов.
– Да нечего рассказывать, – голос практический ровный, без эмоций. – Алиса подобрала щенка с поломанной лапой где-то в переходах. Принесла домой. Выходила. Он стал жить с нами, – фразы рубленые, короткие, нарочно небрежным тоном, но непроницаемый стеклянный блеск глаз давал Стасе понять, насколько эти воспоминания для него болезнены. – Клим носился за нами по всей округе… У него была дурацкая привычка лаять по ночам, если мы забывали оставить свет в комнате. Но было… весело. Алиса очень его любила. Мы все любили.
Он снова замолчал, и Стася, не удержавшись, спросила:
– А что потом?
– Потом Клим заболел. Меланома, – он помолчал, всматриваясь в фото. – Алиса убивалась с месяц. А мать, знаешь, что сказала?
– Что? – выдохнула Стася.
