– Да? – сипло выдавил в трубку, уже зная, чей голос сейчас будет слушать.
– Егор??? И-и-и… При-вет! – звонкий голосок Стаси несколько раз радостно дернулся от смеха.
– Привет, заноза.
Стася опять засмеялась. Она так довольна его слышать? Или просто настроение хорошее?
– Боже!!! Егор! Я так соскучилась!!! – порывисто выдала она не дрогнувшим голосом.
Аравин застыл. Незаметно для себя дышать перестал. Трепетные магнитные импульсы щекочущей волной прошлись от живота к груди, уверенно подступая прямо к гортани. Внезапно безоружное сердце предательски сжалось, причиняя невероятно сладкую тягучую боль.
В который раз удивился открытой непосредственности Стаси. Обрушила на него это признание легко и непринужденно, одной фразой взрывая внутри целую чертову бурю эмоций.
Он буквально физически ощущал вибрации ее взбудораженного голоса.
Она переходила все границы. Бездумно перешагнула ту черту, которую нельзя было пересекать.
Маленькая заноза в сердце. Его заноза.
Бл*ть. Нельзя привязываться к Стаське! Нельзя скучать по ней. Но ведь тосковал... Умышленно не звонил занозе, больше двух месяцев находясь за границей. Только с Гришей и бабой Шурой держал связь.
И все равно думал о девчонке. Прокручивал в уме какие-то глупые незначительные слова, сказанные ею когда-то… Всколыхал в памяти ее образ. Ее глаза. Ее улыбку.
Находясь на расстоянии тысячи километров не чувствовал себя свободным. Ощущал потребность в обществе девчонки.
И этот звонок окончательно выбил почву из-под ног.
«Чего тебе надо, маленькая заноза???»
В трубке повисла тишина, погоняемая Стасиным частым дыханием. Наверное, ждала реакции от него. Ответного признания? Глупость какая! Он никогда не скажет ничего подобного. Никогда.
– Послушай… – мрачно начал он. Не успел вывалить на нее грубую отрезвляющую речь. Девчонка словно почувствовала его настрой, перебила и затараторила, давая ему возможность свыкнуться со стремительными чувствами внутри себя.
– Мы на море ездили! Это так здорово! – но голос уже не сочился той же радостью. Стася напряжена. – Не могу забыть шум прибоя, крики чаек… – в конце и вовсе какой-то отчаянный вздох.
Бл*ть, этого ему только не хватало!
– Я даже немного плавать научилась. Представляешь? – ее голос откровенно дрожал. Она плакала, но упрямо пыталась это скрыть. – Там столько рыб! – захлебывалась и в тоже время натянуто смеялась.
Аравин не видел ее лица, но эти сдерживаемые едва уловимые горькие всхлипывания, прикрытые искусственной радостью, разрывали ему душу. Сладкова будто стиснула его сердце в кулак и играла им, решая – вырвать сейчас или подождать.
Нет, он понимал, что она плачет не нарочно. И все же… Егора раздражала возможность Стаси задевать его за живое. Никто еще не пробирался ему в душу. Никогда не ощущал ничего подробного от общения с девушкой. Ни головокружительной радости, ни разрывной боли.
Опасность состояла в том, что, похоже, Стася ощущала к нему определенное влечение. Несмотря на то, что ничего хорошего от него не видела, влюбилась что ли? Подобное приходило ему в голову и раньше. Но сейчас ее откровенное огорчение после собственного признания насторожило еще больше.
– …так баба Шура сказала, – что именно она сказала, Егор прослушал, копаясь в собственных мыслях. – Еще, может, в Черногорию слетаем до конца каникул, – ее голос больше не дрожал. Справилась с собой. Теперь говорила просто очень тихо.
Только Аравин все равно не мог принять участия в этом диалоге. Все тело замерло в напряжении. В горле встал ком. Никогда еще не ощущал себя столь никчемным.
– Как ты? – выдохнула Стася после небольшой паузы.
– Нормально, – хрипло вытолкнул из себя.
– Все будет хорошо? – с надеждой спросила она.
– Даже не сомневайся, – хотел ее хоть немного успокоить.
– Егор… – он уловил резкое прерывистое дыхание на том конце провода.
– Да? – напряженно подтолкнул он, не выдержав ее паузы.
– Егор, я так волнуюсь…
– Из-за чего? – осторожно уточнил он, не замечая, как безрассудно застыло сердце в груди, на миг отказываясь выполнять свою работу.
– Из-за боя… За тебя боюсь.
Ее тихий шепот врезался в него, словно шаровая молния в незащищенный объект. Он покачнулся, теряя твердость в ногах. В глазах потемнело.
Все внутренности перевернулись. ОНА выворачивала его наизнанку.
– Не стоит, – выдавил сухо. – Все будет нормально, – эти слова процарапали горло будто колючая проволока.
Они умолкли. На линии повисла тишина, которая бывает весьма редко по международной связи.
– Ладно, – с явным сожалением шепнула Стася. – Давай прощаться.
Бл*ть, на этой фразе она будто дыхание у него украла. Резко не хватало кислорода от одной мысли, что сейчас ее голос исчезнет, и в трубке коротко завоют гудки.
Что же это такое? Полнейшая беспредельщина!
– Уже ненадолго.
– Ага… Удачи, Егор.
– Спасибо, сладкая заноза.
– Оставь уже в покое мою фамилию, – расстроенно заявила Стася. То ли время безотчетно тянула, то ли действительно возмущена. – У меня имя есть, – обиженно дышала в трубку.
И он поддался этому натиску.
– Я знаю… Настя, – его смутила хрипота в собственном голосе, поэтому он решил подразнить ее: – Или ты предпочитаешь Стася?
– Это уже, как вам будет угодно!
– Верните свой дрожаще-воодушевленный тон, задира. Мне так больше нравилось.
Девчонка тяжело вздохнула и как-то быстро попрощалась.
– Пока, Егор.
Он даже не успел ничего ответить. В следующую секунду уже слушал короткие гудки.
С каждым разом все становилось сложнее между ними. Он не понимал, почему. Почему все не могло быть обыкновенно: безразлично, неинтересно, деревянно? Они словно два магнита, которые не могли оставаться холодными друг с другом, по любому поводу взаимодействовали между собой: то притягивались, то разворачиваясь, с силой отталкивались.
***
Двадцать четвертого июля в Чикаго было жарко. Но виной тому была не атмосферная температура воздуха. Горячим сделал этот день боксерский поединок Егора Аравина и Лиама Дэвиса. Более десяти тысяч фанатов бокса чертовски жаждали увидеть бой непосредственно своими глазами.
Арена гудела нетерпением, когда конферансье, своеобразно растягивая гласные, объявлял соперников. Буквально каждый проникся этим волнообразным баритоном. Пожалуй, этот конферансье зажег публику покруче, чем самый отрывной тамада на свадьбе. По крайней мере, так подумал Роман Натаныч Щукин.
