Слегка отстранившись, смотрел на Сладкову. Слушал ее. Позволял делать эти рискованные предположения.
– Потом будет Сочи. Пять недель, Егорушка... – Неотступно ловил малейшее колебание ее частого дыхания, неприкрытые чувственные реакции тела на смещение его настырных рук. – После... еще через пару дней... наш уговор будет навсегда расторгнут за неимением юридического запрета. Я верно понимаю?
Ощущая сокрушающий внутренний раскол, из-под полуопущенных век хмельным взглядом смотрел на Стасю. Зверь внутри него желал вкусить ее тело. Узнать по миллиметру. После дикой голодовки ему бросали не просто кость – цельную плоть. Жертву, которой он бредил днем и ночью.
Его принцесса. Его маниакальная зависимость. Его смертоносный демон. Поверх души Аравина сидели стальные мускулы, волчья шкура, непреоборимая кольчуга. Но Стася смело и дерзко проникла в самый центр. Ворвалась ураганным ветром. В одно касание подарила острое, практически болезненное, наслаждение. Сердце исполняло разболтанный оглушающий ритм. Кровь кипела. И не существовало реально работающих приемов против неуправляемой природы этих чувств.
Сладкова отчаянно желала, чтобы у Аравина не осталось ни единого шанса остановить ее. Чтобы холодные черные глаза плавили ее всепоглощающей жаждой. Чтобы в ласкающих ее тело сильных руках появилась нетерпеливая дрожь.
Оттеснить его сдержанность. Удовлетворить его. Доставить истинное наслаждение.
– Стася, после этого будет еще сложнее, – голос на пределе эмоций сочился невольной грубостью. – Для тебя. Для меня, – обхватил ее лицо руками. Заглянул в непокорные девичьи глаза. – Сдохну без тебя.
– Я без тебя, Егор, и так подыхаю, – словами, словно хлесткими розгами, прошлась по его душе.
Глубоко внутри него что-то разрушилось. Бесповоротно утратилось. Задавленный одичалым зверем голос разума стал недосягаемо глухим. Мелкой дрожью накатила вся реальность той вседозволенности, что перед ним открывалась.
– Назовем это лечебной терапией. Я чувствую, Егор, тебе это тоже нужно.
– Нужно, Стася. Не скрою, без тебя так хр*ново... Даже не представлял раньше подобного, – напряженным тоном поведал Аравин. – А теперь... Каждую секунду своей проклятой жизни я хочу тебя себе. Всю тебя, целиком, – сипло продолжал он. В горле нещадно саднило, будто после долгого громкого крика. – Не ничтожными урывками. Не критическими дозами. Я хочу тебя навсегда.
– Буду твоей навсегда.
Сохраняя внешнюю выдержку, душил внутренний стихийный подъем.
– Не передумаешь, значит? Не прикроешься обидами, злостью, возрастом?
– Не дождешься.
– Осторожно, Мелкая, я ведь крепко уверовал в эту неизбежность. Потом плачь, не плачь – не отпущу.
– Я понимаю, Егор. Больше положенного страдать не намерена. Не буду придумывать глупые обиды. И ждать, когда угодна миру стану, тоже не собираюсь. Напоказ тебя, Аравин, любить буду с первых секунд своего совершеннолетия.
– Надо же, Стася... – убирая ее волосы за плечи, обжег щеку легким поцелуем. – Я впечатлен.
– Ты на меня не злишься?
– За что? – спросил, не отрываясь от ее кожи.
– За безрассудность, – запинаясь, уточнила Стася.
– Не злюсь.
Прижав одну руку к ее щеке, второй Аравин привычно скользнул вверх по изящной спине. Прикрывая веки, кайфовал от слепо льнущей к нему девушки. Медлил, вопреки собственному нетерпению. Кончиками пальцев гладил ее затылок, ощущая, как взъерошиваются мелкие волоски, и пробегают мурашки по нежной коже.
Распустив скрытую молнию, что тянулась по спинке платья до самой талии, медленно скатил огрубевшую от влаги ткань с плеч Стаси. Шумно втянув воздух, она запнулась в глубоком порыве. Задышала коротко и поверхностно.
Аравин притормозил, давая ей возможность немного отдышаться. Рассматривая выпирающую из гладкого черного бюстгальтера манящую пышную грудь, безразлично отмерял убийственные скачки своего сердца. Оно, дурное, брало неведомые ему барьеры. Неукротимо рвалось прочь из грудной клетки.
– Что это? – рука Егора нежно коснулась глубокого декольте.
– Родинка, – ответила Стася, следуя взглядом за его пальцами. Причудливое непропорциональное сердечко выделялось на бледной коже ее правой груди.
– Давно? – сосредоточенно смотрел на отметину.
– Появилась во время полового созревания.
– Мне нравится, – просто одобрил Аравин.
Широкие ладони двинулись по ее дрожащим плечам, оставляя за собой непоследовательную жгучую дорожку. Искушающий темный взгляд не отпускал Стасины глаза. Тянул дальше, на запретную территорию. И она следовала за ним. Сначала, будто покорная тень, только синхронно отзываясь на движения Аравина. А потом, окончательно разомлев в мужских руках, проявила собственную инициативу. Скользнула прохладными пальцами под его футболку. С восхищением ощутила, как крепкие мышцы вздрагивают и сокращаются под ее пальцами. Подняла темный хлопок выше, невербально требуя, чтобы Егор освободился от этой части одежды. И он, потянув сзади горловину, с готовностью снял футболку.
Тихий-тихий вздох слетел с губ Стаси. Сердце заколотилось в груди. Отдалось быстрой отрывистой пульсацией в самые кончики пальцев, сосредоточенно ласкающих теплую гладкую кожу.
Алые губы призывно открылись, и Аравин, не колеблясь, этим воспользовался. Впился в податливую сочную плоть, фонтанируя лихорадочной гаммой эмоций. Влажное нетерпеливое скольжение плоти о плоть. Дразнящее, порой несдержанно-болезненное, покусывание. Жадный рваный такт. Горячая дрожь по телу. Страстный бессвязный шепот.
Рука Аравина широким захватом скрепила плечи Стаси. Прижала теснее. Двинулась по спине, растирая напряженные лопатки. Щелкнула крохотными крючками бюстгальтера, и девушка, на миг растерявшись, невольно ссутулилась. Разорвав поцелуй и дыша нерешительностью, придержала чашечки. Ничего не сказала. Только откровенно посмотрела в глаза. Заглянула в самую душу. Егор всегда поражался этой ее способности: одним взглядом напоминать, что она против него на ступеньку выше.
А затем Сладкова отстранилась и повела плечами. Черный лифчик, соскользнув по рукам вниз, открыл идеально-округлую грудь с маленькими темно-розовыми сосками. Нежная плоть волнующе качнулась, когда девушка протянула через голову скатанное на талии платье и осталась в одних лишь трусиках.
Аравина с головы до ног окутало раскаленным жаром. Тело наполнилось сумасшедшим возбуждением, уровень которого с каждой секундой взлетал все выше. Хотя, казалось бы, куда уж больше? Но оно умножалось, распирало изнутри. Уносило от реальности в другие, неизвестные измерения.
Хвала Господу, в салоне машины было слишком неудобно для секса. Иначе бы точно на все наплевал и забрал бы Стасину девственность. Не то, чтобы эта медицинская непорочность имела какое-то глобальное значение, но все же он понимал всю ту романтическую ерунду о значении первого раза для девушки. Это мужикам одинаково, где и в каком положении вставить, а принцессам важны радужные впечатления и воспоминания.
