Фрида закрыла глаза. Без музыки было сложно и почти невозможно сосредоточиться. Раньше она танцевала только, когда сама хотела… Значит, нужно захотеть! Пусть этот коронованный мерзавец разок увидит и подавится!
Фрида глубоко вдохнула и вдруг подумала о юной Генриетте, которая тоже танцует, сама того не желая. И вдруг её осенило: «Я же могу освободить её так! Через мой танец! Я могу отправиться на «ту сторону», пока танцую, и забрать её, разбить заклинание!»
Это воодушевило, но музыки всё равно не хватало. «Пожалуйста, — подумала Фрида. — Боги, кто-нибудь! Мне и этой девочке нужна помощь!» Перед глазами заклубился туман, и голос Грэгори, далёкий, но очень знакомый, отозвался: «Танцуй, Фрида. Я мечтал сыграть тебе ещё хоть раз. Последний раз. Танцуй».
Фрида увидела Грэга — он был прозрачен, как привидение, и свет легко сквозь него проходил. Скоро менестрель Лесного короля истает окончательно…
«Танцуй, Фрида. Дай мне увидеть тебя напоследок»
Фрида улыбнулась и сделала первый шаг.
* * *
К вечеру до Эша дошло: надо к демонам весь этот бордель (слово само пришло на ум) проклясть. Или взорвать. Во-о-от, взорвать даже лучше. Эш представил совершенно человеческую картину: как во всполохах пламени в воздух взлетают дома, деревья, люди… Это очевидно было в его прошлом, но сейчас Эшу очень хотелось увидеть то же в настоящем.
А что, думал он, глядя на кружащиеся пары, от этого только польза всей Волшебной стране будет. С приближением ночи всё вокруг заволакивало дымкой, и в сумерках, когда разрушаются чары — на какие-то мгновения! — Эш увидел то, чем было это место на самом деле.
Они танцевали на облаке, и облако это вспучивалось грозовыми разрядами и вспышками молний. Радуги превратились в волосы, сплетённые друг с другом (и где-то в этом видении виднелись гниющие женские головы). Трава под ногами была гнилью, деревья — тенями, а танцующие — настоящими мертвецами в саванах, даже фейри. Лишь один из них, очевидно, хозяин, был настоящим — рыцарь-фейри в серых лохмотьях со спутанными волосами и глазами, сверкающими безумием. Он танцевал с той девчонкой, которая сказала, что знает жену Эша. Или не знает — неважно. Девочка тоже была настоящей, и ей было больно, очень больно.
Эш равнодушно отвернулся. Ему тоже больно, и что?
А девчонка ещё и надоедала. Проносясь в танце мимо, она умудрялась выкрикивать:
— Помогите! Мне нужна помощь! Пожалуйста!
— Да угомонись ты, — огрызался Эш. А потом перестал — загорелся мыслью об огне. Сжечь здесь всё, и к демонам договоры и приличия! Фейри с фейри не воюют, им нельзя пересекать границы чужой земли с мыслью об убийстве, а это облако было чужой территорией.
«А, — думал Эш. — Всё лучше, чем ничего!»
И стоило последним солнечным лучам угаснуть, а звёздам загореться ярче, Эш вспыхнул. О, как же хорошо ему стало!
Засветились, как огни в ночи, радуги — с которых без устали скатывались ненастоящие феи. Замерцали светляки, зажглись волшебные фонари, и трава под ногами засияла, как и платья танцоров. От этого зрелища могло захватить дух даже у фейри, но единственный живой зритель сейчас видел только огонь вокруг себя. Ещё немного — и всё здесь обратится в пепел, а он станет изгнанником в Волшебной стране. Ну и гори оно всё!
Но желанию Эша не суждено было сбыться. Музыка, другая — не иллюзия флейты — вплелась в его магию и погасила огонь. Скрипка, и Эш был готов поклясться, он уже слышал эту скрипку. Ну конечно, менестрель-мертвец! С пером в волосах. Он сказал, что Эш тоже умер.
Эш открыл глаза, сдерживая готовое слететь с губ проклятье, и увидел менестреля. Да это был тот самый полукровка, и играл он так же прекрасно, только сейчас казался почти невидимым — лишь лёгкий силуэт возникал то и дело и тут же пропадал, настолько он был прозрачен. Какие-то мгновения — и он исчезнет навсегда. Потому ли менестрель плакал: слёзы капали на прижатую к его щеке скрипку, тоже призрачную, и словно вплетались в музыку, заставив даже сердце Эша затрепетать.
А потом, распугав танцоров и остановив колдовской бал, среди тумана возникла ещё одна танцовщица, и Эш замер.
В памяти возникли образы человеческих танцовщиц — балерин придворного театра. Эш не помнил, что это, но девушек, лёгких, изящных и пластичных помнил и очень хорошо. Но и они, и танцоры-фейри меркли в сравнении с этим чудным видение среди тумана. Эш видел лишь очертания тела в тунике, видел длинные распущенные волосы и совсем не видел лица. Но никак не мог оторвать взгляд. Танцевала полукровка, он откуда-то знал, что это именно полукровка, но её магия была, быть может, даже сильнее, чем его огонь — девушка и сама могла быть огнём, это он тоже помнил. Струйка тумана, лунный луч, звёздный свет, сумрак и ночная птица, — всё это была танцовщица. Музыка стала для неё землёй и потому казалось, что полукровка парит в воздухе, а тем временем она приближалась, тянулась к заколдованной девочке, звала уйти. Нити заклинания рвались, а колдун-фейри, завороженный танцем, ничего не замечал.
Эшу же казалось, что мир вокруг него уже рушится. Он всё на свете отдал бы, чтобы оказаться на месте той заколдованной девчонки, и потому тоже шёл к танцовщице, медленно, завороженно. И, когда руки девочки и полукровки тянулись к друг другу, а туман схлынул, Эш увидел её лицо.
И мир рухнул.
— Фрида? — позвал Эш, чувствуя пепел на языке.
Танцовщица вздрогнула, повернулась. И узнала его.
— Эш?
Танец замер, колдун-фейри очнулся. Закричала проклятая девчонка, чувствуя новые путы заклинания, бросилась обратно к своему мучителю. А танцовщица, снова утопая в тумане, забыв обо всём, рвалась к Эшу.
Эш бежал к ней. Сердце горело, глаза застили слёзы (или колдовской туман), он тянул руки к полукровке и звал её, о, как он звал! Если он сейчас не коснётся её, не поймает за руку, то умрёт!
И в предсмертном стоне скрипки поднялся ветер, подхватив туман и унеся танцовщицу на «ту сторону», к людям. Ветер швырнул в Эша ненастоящие листья и цветы. Ветер рассеял образ музыканта-скрипача, и перо мягко спланировало на землю, а потом рассыпалось в пепел. Эш не обращал ни на что из этого внимания. Земля под ним разверзлась — хозяин иллюзии заметил его и решил вышвырнуть со свей территории. Кувыркаясь в воздухе, Эш падал, но не видел и этого. В его глазах была только волшебная танцовщица, которую он по-прежнему не помнил, одно лишь имя, но от которой сердце болело сейчас, так болело! И без которой жизни не было.
Эш падал и желал умереть — так больно ему было.
* * *
— Эш! — закричала Фрида и раненым лебедем упала на пол, где свернулась в клубок и, кусая губы, давя рыдание, всё звала и звала: — Эш! О, Эш!..
Зачарованный, император смотрел на неё и смог прийти в себя, только когда в гостиную ворвались слуги, а за ними Ричард. Он унёс рыдающую госпожу, усыпив её по дороге. Фрида слышала: «Спите, госпожа. Вы не будете помнить. Ваш отец прав, вам лучше не знать. Он не вернётся, не сможет, и вам же лучше всё забыть».
