— Ты отлично знаешь, что он у тебя работает, свинья!
— Мистер Джек! — шикнула Фрида. — Извольте сдерживаться! Сэр, — обратилась она к хозяину. Тот, выпрямившись, смотрел на Джека, — я поражена вашим… заведением, но вы наверняка меня поймёте, если я скажу, что хотела бы сократить моё пребывание в нём настолько, насколько это возможно. Я также понимаю, что мы отрываем вас от работы. Поэтому в наших общих интересах побыстрее с этим закончить. Прикажите привести мистера Нолана, и я, а также мои спутники больше не будем вам докучать.
Боров перевёл взгляд на неё.
— Конечно, миледи. Могу я поинтересоваться, зачем вам мой работник?
Фрида улыбнулась.
— Мы его забираем.
— Заби… раете? О нет, миледи, это никак невозможно!
— Возможно, сэр. Не беспокойтесь, вам заплатят.
— О нет, миледи, денег будет мало, — улыбнулся боров. — Простите, ничем не могу вам помочь.
— Приказа императора вам хватит? — ещё шире улыбнулась Фрида.
Хозяин нахмурился.
— Простите?
— Ричард, будьте добры, покажите сэру бумаги.
Хозяин долго их читал. Там текста-то столько не было, сколько он потратил на изучение приказа! Фрида терпеливо ждала, Ричард внимательно смотрел на госпожу, словно спрашивал взглядом: «Хотите, я его заколдую, и он всё сделает?» Джек сжимал и разжимал кулаки.
— Полагаю, миледи, если я откажу, утром здесь будут императорские гвардейцы.
— Тайная полиция, вообще-то, — поправила Фрида. — И не утром, а через час приблизительно. Может быть, уже меньше: я уже их вызвала. Будем проверять, сколько ещё их подопечных нелегально у вас трудятся.
Хозяин внимательно смотрел на неё и, очевидно, каким-то способом определил, что она не лжёт, потому что со вздохом отдал приказ и сказал:
— Не нужно полиции, леди. Мальчика сейчас приведут. — Он снова сделал знак кому-то за дверью (и этот кто-то явно подслушивал). Потом боров посмотрел на Фриду. — Чаю, миледи? У меня есть прекрасные воздушные пирожные, даже вы такие точно ещё не пробовали.
Фрида усмехнулась — чего она только ни пробовала! Но ответила с улыбкой:
— Благодарю, не откажусь.
Пирожные действительно были замечательные, пусть Фрида и ела их в полном одиночестве. Перед этим она, правда, капнула на них зельем — мало ли, вдруг там наркотик? Но пирожные были совершенно обычными.
— У нас здесь своя пекарня, миледи. И бывший королевский повар из Конфедерации, — похвастался хозяин, пока ждали.
— Великолепно, — отозвалась Фрида. — Не приоткроете ли ещё секрет, почему вы не хотели продавать мальчика?
Хозяин усмехнулся.
— Если бы вы знали, миледи, кто его сюда поместил…
— Граф Цевет? — предположила Фрида, но хозяин только снова усмехнулся.
— О нет, миледи. Выше, куда выше…
— Неужели император?
— Нет, герцогиня. Мальчика привезли из-за границы. Простите, я больше ничего не могу сказать.
Фрида удивлённо посмотрела на Джека. Тот с преувеличенным вниманием гипнотизировал пол. Из-за границы, да так, что понадобился приказ самого императора, чтобы вытащить молодого наложника из борделя? Да уж…
Спустя полчаса, три пирожных и бесконечно неловкие паузы в разговоре, Джона Нолана всё-таки привели. Джек дёрнулся ему навстречу, но снова замер. Сам Джон только раз взглянул на брата и побледнел под краской, а потом с немой покорностью уставился на борова-хозяина. Приведший Джона слуга коротко поклонился и скрылся за дверью.
Хозяин заканчивал что-то писать, возможно, бухгалтерию. Снова повисла тишина, и Фрида воспользовалась ею, чтобы рассмотреть мальчика.
Впрочем, назвать его мальчиком было сложно, скорее очень худощавым, миниатюрным юношей. Не здорово миниатюрным, что странно — вряд ли здесь экономили на куртизанках. По крайней мере халат на Джоне был недешёвый.
На вид (если очень приглядеться) Джону было шестнадцать. Красивый мальчик, очень похожий на брата — золотые волосы, ярко-голубые глаза, бледная кожа, острые скулы. Тонкокостный и, Фрида догадывалась, наверняка хороший танцовщик. Что-то не так было с его магией, как будто мальчик долго болел. Но, кажется, не смертельно. И даже поведением он весьма напоминал старшего брата, разве что был поспокойнее. Ах, да, и волосы у него были длинные, как у девушки.
— Джон, ты уходишь, — просто сказал хозяин, заканчивая писать. — Это герцогиня Виндзор, она забирает тебя.
«Очень сентиментально», — саркастично подумала Фрида, слушая эту речь.
— Миледи, — повернулся к ней хозяин. — Это документы Джона. Если вы решите вывезти за границу…
Ричард шагнул к столу, забрал бумаги, быстро изучил и кивнул. Фрида с улыбкой встала.
— Спасибо за приятную беседу, сэр.
— И вам, миледи. Если вдруг вы пожелаете что-нибудь… необычное, надеюсь, вы обратитесь к нам.
— Непременно.
Их проводили к карете, и на этот раз Фрида не обращала внимания на любопытные взгляды. Чуть позади от неё шёл молчаливый наложник, который перемену в судьбе воспринял равнодушно. За ним — Ричард, не сводя глаз с госпожи, и последним — Джек, разом растерявший всю свою энергию.
В карете братья сели рядом, но Джон по-прежнему смотрел только на Фриду. Как и Джек. Они даже устроились по разным концам диванчика, хоть места было не так уж и много.
Ричард приказал кучеру трогаться, и карета покатила по подъездной дорожке к воротам.
— Миледи, — срывающимся от волнения голосом начал Джек.
Фрида прижала пальцы к вискам: голова снова начала раскалываться.
— Ричард, будьте добры, отдайте мистеру Джеку бумаги. Мистер Джек, получите своего брата, — сказала герцогиня и подумала: «Боги, сейчас вернёмся, и я наконец-то высплюсь!»
Юный Джон наконец-то отмер.
— Вы… дарите меня, миледи?
Фрида откинулась на спинку дивана и закрыла глаза.
— Как я могу вас подарить, вы же чело…
— Госпожа, — тихо перебил её Ричард.
Фрида открыла глаза, поймала взгляд Джона и тяжело сглотнула. А, демоны с ними!
— Дарю. Вашему брату.
Джон вздохнул — Фрида впервые видела, чтобы вздыхали с таким облегчением, словно она приказ о помиловании мальчику прочитала. Потом из глаз Джона потекли слёзы — просто, у него даже растерянное выражение лица не изменилось, — а Джек схватил брата в охапку и крепко-крепко прижал к себе.
Дальше Фрида не смотрела — она тактично отвернулась и принялась изучать столичные улицы, по которым они проезжали. Стук колёс успокаивал, в голове билось: «Бедное дитя!» и почему-то очень хотелось заплакать самой. Не то от сочувствия, не то от облегчения: у неё в жизни всё не так, как у бедных братьев, и никогда так не будет.
