Вздрагиваю, когда речь заходит об Испании. Хочу спросить о сестре, но не решаюсь. Наблюдаю, как здоровый и властный мужчина старательно давит ладонью на висок. Старается.
— Теперь с другой стороны, — командую я, как только он опускает руку.
— Полегчало немного, — кивает он. — А ты молодец, Линара.
«Нужно меньше пить», — хмыкаю про себя, а вслух добавляю со знанием дела.
— Если зажаты позвонки шеи, то в голову может давать и от них.
— Наверное, — морщится Назаров и, чуть прикрыв веки, добавляет. — Нужно вызвать массажиста.
— Снимите майку, облокотитесь на стол руками, — велю я, войдя во вкус.
— Обычно это мои команды, — хмыкает Назарет, но выполняет все в точности.
А я, пунцовея от смущения, беру со стола оливковое масло. Капаю немного на руки и, стараясь выровнять дыхание, тщательно растираю ладони.
«Что ты творишь, Линара? Этот мужик точно не для тебя. Не дразни его. Он тебя сожрет, и костей не выплюнет, — твердит здравый смысл. Но мне уже отступать некуда. Подхожу почти вплотную и, осторожно коснувшись шеи, прошу.
— Если почувствуете сильную боль, скажите!
— Начинай, девочка, — хрипло велит Назарет. — Я прям в нетерпении.
9
Назарет
Нежные пальчики скользят по моей шее. И клянусь, я давно не испытывал такого изысканного наслаждения. Хотя после гибели Вероники баб перепробовал всяких. Сорвался с цепи.
Каждое движение Линары заставляет трепетать мою зачерствелую душу. Я уже молчу о ставших тесными боксерах. Хорошо хоть на мне длинная толстовка. Нужно прекратить это безумие, но, кажется, я готов сидеть так вечность. Лишь бы волшебные касания продолжались. Лишь бы пальчики Линары бегали туда-сюда по моей бычьей шее. И каждое прикосновение отправляло в нирвану.
Закрываю глаза, испытывая самое настоящее блаженство. Легкие поглаживания Линара сочетает с точными и сильными движениями. Трет каждый позвонок, заставляя кровь в жилах бежать с удвоенной скоростью и посылать приятные, до дрожи, разряды во все части тела. Руки у малышки волшебные. Представляю, какая она внутри…
Так… Распахиваю веки, понимая, что сейчас окончательно снесет крышу. Да и я хорош! Сижу тут, млею, и уже готов лопнуть от удовольствия.
— Должно полегчать, — как ни в чем не бывало, Линара похлопывает меня по плечам и шее. Отходит в сторону.
— Там у вас зажим, Сергей Алексеевич. Нужно как следует размять. А у меня сил не хватает. Я привыкла с девочками работать.
«Зажму… И разомну… — хочется заорать мне. И самое главное, чувствую в душе нарастающую обиду и пустоту, будто меня бросили, сиротиночку!»
— Придется вызвать массажиста, — киваю я, не решаясь подняться в присутствии Линары. — Но Феликс у нас слепой. И его присутствие сказывается на укладе всего дома. Может забрести не туда. Каждый раз эксцессы, — вру я, не краснея. — Приходится человека приставлять.
— Сами к нему поезжайте, — весело бросает девица, возвращаясь к своему остывшему завтраку. Смотрю на нее с улыбкой и внезапно понимаю очевидное. А голова-то прошла!
Но я все равно не могу сдвинуться с места. Во-первых, жду, когда хоть немного перестанет давить в боксерах, а во-вторых, просто не хочу. Попиваю холодный чай и исподволь наблюдаю за Линарой. Любуюсь каждым ее движением. Вот она отломила кусочек сырника и подносит вилку ко рту. Мягкие розовые губы привычно распахиваются, открывая взору маленький язычок.
«Твою ж мать!» — шепчу, прогоняя прочь непрошеные фантазии. Чувствую, что мой метод отсидеться в кухне может привести к несмываемому позору.
— Сергей Алексеевич, — зовет меня Линара, покончив с завтраком. — О Жанне что-нибудь известно?
— Она жива, — ерзая в кресле, объясняю серьезно. — Сейчас лежит под капельницами. Восполняют потерю крови. Как только состояние придет в норму, ее переведут в психиатрическую лечебницу.
— Ой! Зачем? — задыхается от страха девчонка и даже прикрывает ладошкой рот. — Ее там замучают…
— Не придумывай, — обрываю я, чувствуя, как в груди нарастает злость. Если б мне сейчас эта сучка попалась под руку, лично бы придушил! — Суицидники все на голову больные. Если крыша уехала, а башню снесло, нужно пройти лечение. И ты, маленький доктор, это понимаешь.
— Знаю, — кивает печально Линара. — Если женщина бросает только родившегося ребенка, а потом сводит счеты с жизнью, то требуется вмешательство специалистов. Хотя мою сестру трудно назвать ненормальной. Никогда за ней не замечала склонности к самоубийству.
— Соглашусь с тобой, — замечаю грустно и по большому счету радуюсь перемене разговора. Мне сейчас подойдет беседа на любую тему. Даже про Жанку. — Мне она всегда казалась жизнерадостным человеком. Но мы разбираемся, Линара. Как только что-то станет известным, я тебе сообщу. А пока беги к Марку. Засранец скоро проснется и устроит скандал.
— Да-да, — торопливо поднимается из-за стола девчонка и послушно трусит в детскую.
Она выходит, а меня подрывает следом. В два шага пересекаю кухню. За малым не сбиваю с ног обалдевшую Надьку. Несусь по лестнице и почти у самой детской догоняю печальную няньку.
— Подожди, — хриплю, еле сдерживаясь.
Линара недоуменно поворачивается и тут же оказывается прижатой к стене.
— Там… Марк, — шепчет с придыханием. И это заводит еще сильнее. Ставлю руки чуть выше ее головы. Наклоняюсь, лишая свободы. Пальцем приподнимаю подбородок и задыхаюсь от желания.
Твою мать, да я прямо в коридоре готов ее…
Вижу перепуганные глаза девчонки и решаю немного сбавить обороты.
— Дразнила меня? — спрашиваю, борясь с собой. Хочется отнести малышку к себе в спальню. Стянуть эту дурацкую майку и попробовать излечиться от идиотских фантазий. Обычно помогает…
«Но так давно не сносило башку, — хмыкаю мысленно и, накрыв ее губы своими, довольно таки нахально лезу под майку.
Но тут же мою руку вышвыривают прочь.
«Ах вот как, — ухмыльнувшись, замечаю, что на поцелуй Линара отвечает. — Вот же стерва! Подожди, еще не вечер, — рыкаю я, исследуя языком маленький ротик. Сквозь толстовку ощущаю, как прижимаются к моей груди мягкие полушария, и неожиданно для себя выдыхаю.
— Давай по-быстрому, Линар. Я уже на взводе.
— Только вечером, — мотает головой наглая девица. — После купания Марка.
— Жди, — обещаю, еле сдерживаясь.
— Нет, — решительно мотает она головой. — Я приду сама. При Марке как-то неудобно.
— Он еще ничего не понимает, — фыркаю я. Нутром чувствую, что на девчонку давить нельзя. Главное, согласилась. А уж до вечера я как-нибудь доживу.
— Дело во мне, — бросает она, опустив голову и норовя вывернуться из моих рук. — Я не могу при ребенке.
