Гоню из башки непрошенные мечтания и лихорадочно размышляю над ответом. И нужно ли отвечать?
— Ты пока моя, — шепчет Назарет, оглаживая мои бока. — Я тебя взял в плен, Линара.
Улыбаюсь, стараясь унять поднявшуюся панику.
Пока — это сколько? Час? День? Вечность?
Мои рассуждения прерывает громогласный рев Марка, доносящийся из радио-няни и через закрытую дверь.
Отличный стереоэффект!
— А сопляк хорошо себя вел. На кормежку просыпался и дрых дальше, — глубокомысленно замечает Назарет, довольно наблюдая, как я подскакиваю с постели и, на ходу накинув халат, несусь в соседнюю комнату.
Выскочив в коридор, судорожно завязываю тонкий поясок и тут же натыкаюсь на насмешливый взгляд горничной Ольги.
— А ты быстро сориентировалась, подруга, — фыркает она, стоит мне поравняться с ней. И осекается на полуслове, когда следом выходит хозяин дома.
— Вам придется убрать в наших апартаментах позже, — велит он опешившей горничной. И войдя в детскую, бросает небрежно.
— Перенесу кроватку в спальню. Зачем тебе бегать туда-сюда… Покормишь, и поваляемся.
11
Назарет
Какими бы ужасными подписками о неразглашении ни обложи прислугу, она все равно не перестанет болтать. Это как лесной пожар. Кинул какой-нибудь горе-турист окурок в сухую траву, а через считанные минуты уже полыхает весь лес. Так и новости о нас с Линарой наверняка уже успели трижды облететь весь дом. Да и за моими приготовлениями — могу поспорить — наблюдали все кому не лень. А я и не думал таиться. Вино, к нему закусон. Бледные розки на длинных ножках. Вон, целая охапка в вазе торчит. Только Линара их не заметила. Не до того нам было.
Закутавшись в синий махровый халат, выхожу следом за ней и тут же натыкаюсь на любопытный взгляд горничной. Наблюдаю, как она, недовольно поджав губы и схватив пылесос и ведерко с тряпками, уходит с этажа.
«Второй информатор пошел», — весело хмыкаю я, не собираясь ничего скрывать. Довольно наблюдаю, как Линара воркует над Марком. Прижимает к себе зареванного пацаненка и что-то приговаривает ему на ушко.
— Налейте воды в бутылочку, Сергей Алексеевич, — просит она и неожиданно осекается.
— А куда делся Сережа? — подмигиваю ей, подхватывая пятилитровую бутыль. — Сколько воды и сколько смеси? — интересуюсь деловито.
Линара смотрит на меня растерянно. И я понимаю ее смущение. Это в спальне мы — любовники, и обращение на «ты» вполне допустимо в порыве страсти. А вот в детской она уже чувствует себя нянькой, а меня — работодателем.
«Придется приложить силы и выбить из нее эти дурацкие условности. Боюсь, меня не обрадует такая смена обращений. И как мне самому реагировать? Назвала Сережей — могу поцеловать, а если по имени и отчеству, обязан надуть щеки?
«Не выйдет, милая, — рыкаю мысленно. И в точности соединив все ингредиенты, закручиваю соску. Привычным жестом взбалтываю бутылочку. Передаю ее Линаре, все еще успокаивающей моего неугомонного сына. А тот, завидев свою долгожданную пайку, быстро захватывает губами силиконовый кончик. Легким невесомым поцелуем касаюсь виска Линары. А после, плюхнувшись рядом с ней, вытягиваю до середины комнаты длинные ноги и кладу башку на мягкую спинку дивана.
«Хорошо-то как, господи! Хорошо!»
Из-под опущенных век наблюдаю, как маленькие ручонки сына собственнически держат кисть Линары, а губки вовсю тормошат соску. Смесь в бутылочке заканчивается слишком быстро. И как только она пустеет, Линара поднимает ребенка «столбиком». Медленно носит по комнате, поглаживая спинку. А Марк, засранец, смотрит на меня очень внимательно, будто что-то хочет сказать. Наверное, предъявить права на няньку.
Погоди, сынок! Погоди!
Ловкие пальцы Линары медленно скользят по маленькому тельцу. И я неожиданно понимаю, что ошибся в выборе. Вместо заполошной Жанки мне бы больше подошла добрая и нежная старшая сестрица. Меньше хлопот и одно удовольствие. Улыбаюсь во весь рот, ощупывая глазами фигурку в тонком халатике. Точно знаю, что под ним ничего нет.
«Сейчас бы обнять сзади, засунуть руку под подол, — мечтаю я и тут же обрываю себя. — Марк. Ребенок может испугаться».
Перевожу взгляд на длинные волосы, которые мне пока не удалось намотать на кулак. И снова пялюсь на халат, в вырезе которого виднеются упругие, будто мячи, полушария.
— Пойдем еще поваляемся, — решаю я, резко поднявшись с дивана. — У нас нет никакой переноски? Или еще одной коляски?
— Понятия не имею, — пожимает она плечами и ошалело наблюдает, как я, подхватив кроватку, тащу белое сооружение с тюлем в свою спальню.
— Не хочу тебя отпускать, — бурчу, поравнявшись с Линарой. — Потом перенесем остальное барахло.
Девчонка смотрит на меня обалдело.
— Ты думаешь, это правильное решение? — шепчет изумленно.
— А лучше тайком друг к другу бегать? — фыркаю на ходу. — Пойдем. Я еще подремать с тобой хочу. Или, — останавливаюсь около двери, пораженный догадкой. В личном деле нет, но все-таки. — У тебя кто-то есть, и огласка нежелательна? Сразу скажи, Линара! Хотя, судя по тому, что сидишь тут безвылазно, ты — одинокий маленький доктор! — бросаю я небрежно и, не дождавшись ответа, тащу люльку сына в свою спальню. Дурацкий балдахин болтается перед глазами словно маятник. Злюсь как дурак. Но слышу сзади шаги Линары и ее увещевания Марку.
— А чей это папа скучает по маленькому мальчику?
И раздражение само собой испаряется. Вместо него душу наполняют тепло и радость. Немного позже, когда сын засыпает в кроватке, а Линара на моем плече, у меня возникает странное ощущение. Как будто мы семья и родители маленького сына. И от этой глупейшей мысли на душе становится так хорошо. Ясен пень, долго эти игрульки не продлятся. Как и любая другая баба, нянька мне надоест… Чувствую, как внутри поднимается клокочущая волна возмущения. И ловлю себя на странной мысли: хочу провести с Линарой остаток жизни. Надеть кольцо на палец, поставить закорючку в ЗАГСе.
«Эко, тебя скрутило, Сережа, — ухмыляюсь, перебирая тонкие, будто шелк, волосы. — С одной ночи поплыл!»
