Притянув к себе, целую любимую в макушку.
— Спи, котенок, — шепчу хрипло. — Завтра будем пробираться к себе.
— Сергей, — снова теребит меня Линара. — А нам обязательно возвращаться назад? Может, возьмем Марка и уедем куда-нибудь? Здесь Федор меня снова отыщет. Он страшный человек, Сережа. Я боюсь…
— Ничего не бойся, — рыкаю, не сдерживаясь. — Я тебя защищу. Даже не сомневайся.
И только сейчас осознаю, с чего начался разговор.
— Так ты решила там, в поезде, не дожидаться меня? — спрашиваю непринужденно, а внутри все холодеет от ужаса.
— Ну да, — кивает моя лихая женщина. — Переночевала бы в привокзальной гостинице, а утром села бы на автобус и вернулась в Никитск.
Миллиметраж! Я чуть не опоздал, еперный театр. Чуть не потерял Линару, думая, что она дождется меня. Перекантуется пока рядом со Шмелевым. Какой же я дурак? Мама дорогая! Разве может беззащитная беременная женщина остаться один на один с чудовищем? С мрачным и вероломным.
— Выходит, я вовремя подоспел? — улыбаюсь натужно, хотя больше всего мне хочется открутить эту красивую голову и нашлепать по голой попе.
— Конечно, — кивает радостно Линара и спрашивает обеспокоенно. — А если он помрет, Сережа?
— Кто? Шмелев? Туда ему и дорога! — восклицаю раздраженно.
— Мне кажется, я его отравила, — всхлипывает она. — Терпеть не могу насилие. И никому не желаю смерти. Даже Федору Ильичу.
— Он тебя обижал? — рыкаю, вскидываясь. И аж свирепею от ярости.
— Нет, — мотает головой Линара. — Лапал только. Грозился посадить под замок и признать своим нашего ребенка.
— Урод, — мычу, стараясь сдержаться. — При встрече все зубы выбью.
— Ты хочешь с ним повидаться? — спрашивает изумленно. И даже бледнеет от страха.
— Мне нужно выбить из него это чертово расторжение брака.
— Он не даст, Сережа…
— Это мы еще посмотрим, малыш.
21
Шмелев
Раннее утро. Я просыпаюсь от криков на перроне.
Чтоб вам всем провалиться! — думаю, натягивая на плечи одеяло. Даже выглянуть в окно не хочется. Какая разница, кто с кем базарит! Главное, разбудили, суки.
Поезд трогается, увозя меня прочь от глупых разборок. Закрываю глаза, намереваясь еще поспать.
— Ты спишь, Аполла? — тянусь к жене. Провожу рукой по постели, собираясь прижать к себе малышку и подремать хотя бы до Перми. Двигаю ладонью по смятой простыне и не сразу понимаю очевидный факт. Жены рядом нет. Как безумный подрываюсь с места и, ворвавшись в открытую дверь санузла, ошарашенно глазею на узкую душевую кабину, раковину и унитаз. Шагнув обратно в купе, рывком открываю встроенный шкаф, где в полном одиночестве болтается моя красная куртка.
Сбежала, твою мать! Ушла… Куда? Зачем?
Мысли безумным роем бьются в башке. Аж звон в ушах стоит.
Отворяю дверь в коридор и чуть не сбиваю с ног какую-то даму. Бурча ругательства, захлопываю дверь. В труселях далеко не убежишь. Поспешно натянув штаны и толстовку, несусь к проводнице. Эта стерва, которой я заплатил сразу, как только сели в поезд, пьет чай с плюшками и о чем-то трындит по телефону.
— Ира, — окликаю ее негодующе. И когда женщина поворачивается, смотрю на нее изумленно. Вместо возрастной немного испитой бабы в купе проводника сейчас сидит милое создание с голубыми глазами.
— Вы из какого купе? — спрашивает требовательно. — Из второго?
— Да, — киваю, ощупывая взглядом фигуру. — Вы мою жену не видели? Такая шатенка красивая…
— Нет, — мотает головой девица. — Я в пять утра заступила на смену. Никто из купе не выходил еще. Все спят как убитые.
«Дура», — рычу про себя. Пытаюсь сдержаться и не наорать на глупую девку.
Куда могла деться Аполла среди ночи? Перейти в соседний вагон? Пересесть в другой поезд? Сойти на первой попавшейся станции? Рвануть к любимому Серёженьке?
Ну, во-первых, его должны были принять как родного в этих… как его… в Липках. А во-вторых, Аполлинария рисковать не привыкла. Мягкая послушная девочка. Ее достаточно слегка припугнуть. Будет как мышь сидеть. Недаром я ее пять лет воспитывал.
«Ну, так не сидит же!» — противненько напоминает внутренний голос.
Дергаю дверь в купе сына. Заперто.
— Илья, открой, — прошу, повышая голос.
— А его там нет, — весело сообщает девица. — В Щелбанчике патруль вывел. Так Ира сказала.
— Ира? А где она? Позови ее срочно, — приказываю, хмуро оглядывая девчонку. — Давай, шевели булками.
— А вы кто такой, чтобы мне приказывать? — громко возмущается девица. На ее вопли как по команде открываются двери двух крайних купе в вагоне. И в коридор высовываются любопытные лица Людмилы и Зои, личной помощницы Лиры Амани.
— Позовите Лиру, — требую я от маленькой сухонькой женщины, более похожей на полевую мышь.
— Лира вышла из поезда около двенадцати ночи, — совершенно спокойно заявляет Мыша.
— Кто ей позволил? — рявкаю я. — Ее, кажется, предупреждали…
— Вот поэтому она и написала заявление в полицию. Все рассказала, как ваш сынок над ней издевался. Надеюсь, его упекут лет на пять!
— Что городишь, идиотка? — цежу я, еле сдерживаясь. Сейчас бы дать кулаком в довольную харю.
— Людмила Вячеславовна, — поворачиваюсь к доуле Аполлинарии. — Может, вы мне объясните, что здесь произошло?
— Ну как что? — пожимает мерзавка плечами. — За Линарой приехал Сергей Алексеевич. А вашего сына увел патруль. Лире тоже пришлось выйти. Дать показания. Поезд поехал дальше, а они остались в этом… как его… Щелбанчике.
— Чушь какая-то, — бормочу себе под нос. И вернувшись в купе, звоню своему адвокату в надежде услышать заспанный и недовольный голос. Будет повод сорвать злость.
Но мой поверенный, несмотря на раннее в Москве время, бодр и деловит. А это плохой знак. Очень плохой.
— Приветствую, Федор Ильич, — бойко тараторит адвокатишка. — Я уже выдвигаюсь в этот Щелбанчик. Скоро буду в аэропорту. Илюшу постараюсь вытащить в Москву. Придется настаивать на переводе, хотя в нашей ситуации это нереально.
— Подожди, — рыкаю нетерпеливо. — А разве нельзя его отмазать? Дай этой Лире денег. Пусть купит тональник и замажет свои синяки. Дело о побоях закрыть легче легкого.
— Тут дело не только в Амани, — тяжело вздыхает адвокат. — Илья признался в убийстве клиента банка. Некоего Синькина…
— Синявкина, — поправляю на автомате. И поднимаясь рывком с нижней полки, ударяюсь головой о верхнюю. Резко темнеет в глазах. Осев на постель, отчаянно хриплю в трубку.
