Димка ушёл. Я его до порога проводила. Вздохнула тихонько, когда за ним дверь закрылась. За спиной — шорох. Бабуля Тоня. Новый день начинается. И не факт, что не с боевых действий.
Поворачиваюсь медленно, чтобы её не спугнуть.
— Пошли чай пить, няня номер восемь, — ворчит она и глазом сверкает. Что в нём? Не понять. И я не уверена, что бабуля клей на стуле не разлила или в чай пурген не добавила.
Мы с ней одни, если не считать Дину Григорьевну, что орудует у плиты.
— У нас столовая имеется, — сжимает губки бантиком бабушка и царственно кивает головой кухарке. Григорьевна, вздохнув, накрывает стол в столовой, смотрит на меня жалостливо. Видимо, она бабку исчадием ада считает, хоть она по-прежнему больше на старенькую Мэри Поппинс похожа.
— Все спят ещё, — довольно жмурит глаза баба Тоня.
— И сиделка ваша? — что-то мне слабо верится, что ответственный работник будет дрыхнуть в семь утра, зная, что старушка поднимается ни свет ни заря.
Баба Тоня хихикнула.
— Я ей снотворного подмешала, — заявляет она беззастенчиво и простодушно. — Не подумай: там маленькая доза. Нечего меня пичкать этой дрянью, я и без их таблеток сплю прекрасно. А Селена хоть выспится. Она ж беспокойная — жуть. Доставучая. То одеялко поправит, то водички припрёт, думает, что оно мне нужно. А я и сама в состоянии справиться со всем. Я им не ребёнок, пусть что хотят думают!
— Так нельзя, — осторожно пытаюсь донести до неё очевидное.
— А со мной — можно?
Я пытаюсь спуститься на уровень ребёнка, который не понимает, зачем ему пить горькие лекарства или делать прививку, или зуб лечить. Баба Тоня сейчас, наверное, не очень отличается. Я помню, что она то «очень», то «не очень» адекватная, хоть по ней не угадаешь: старушка как старушка.
Я больше боялась, что она накинется на меня с расспросами или обвинениями. Но, может, всё ещё впереди. Не зря ж она меня в столовую утянула, подальше от ушей кухарки.
— У меня есть мама. Она у нас молодая и очень энергичная. Но, к сожалению, у неё высокое давление, поэтому ей нужно каждый день принимать лекарства. Если бы она этого не делала, мамы у нас могло бы уже и не быть. Я уверена: Селена Исаевна никогда бы не стала давать вам препараты, которые не прописал ваш доктор, Антонина Викторовна. А вы это сделали. Ну, если б так поступил Медведь или Ромашка — можно было бы понять. Они дети. Но вы же взрослая и очень мудрая женщина, правда?
Бабуля супит брови и ковыряется яростно в вазочке с вареньем. Намазывает сырник и поджимает губы.
— Не нужно делать из меня монстра, — бурчит она под нос, но в голосе её я не чувствую ожесточения. Она понимает, что поступила нехорошо. — Ладно, я всё поняла. Добрая ты очень, девушка Аня. Только Димку почему-то не любишь.
Ну, вот. Она подобралась к главному. К тому, зачем меня сюда вытянула. Я набираю полные лёгкие воздуха, чтобы… нет, не спорить. Не оправдываться. Нужно просто поставить точку.
— Давайте мы с Димой… Дмитрием Александровичем, разберёмся сами. Кто кого любит, кто кого не любит. Это… сложно очень. К тому же, десять лет прошло. Много воды утекло. Он женился. У него дети.
— А у тебя? — вскидывает голову бабуля и разглядывает меня с жадным интересом.
— А я отличный менеджер по продажам, вынужденная работать няней. Так мы договорились с вашим внуком. Мне нужна работа. Дмитрию Александровичу — няня. От того, как я справлюсь с этой должностью, зависит многое другое.
— Квест на выносливость? — кивает головой бабуля. Грамотная. Сметливая.
— Что-то вроде того.
— Мне б на тебя сердиться нужно. За Диму. Обидела ты его знатно. Но я знаю: если б не ты, уже б заперли меня снова на сорока квадратных метрах без права переписки. От тоски там подохнуть можно. Да я б и подохла — что уж, но боженька пока ворота не открыл. Ещё не всё здесь сделала, видимо.
Бабуля замирает. Я так и вижу, что в её голове крутятся какие-то мысли. Она молчит, дирижируя ложечкой, вымазанной в варенье. А затем она начинает есть сырник, пить чай, бормоча что-то, понятное только ей, под нос:
— Миссия… кто сказал, что невыполнима? Нет исходных данных. Но если есть катализатор… Ладно, — поднимает она голову, — не хочешь говорить — не надо. Но тогда и я ничего не скажу! И Дмитрия в обиду не дам, так и знай! Он у меня хороший!
Кто бы спорил, а я не буду… Я и так знаю, что Димка хороший, добрый, очень ответственный и надёжный, как скала. Наверное, таким и остался. Вряд ли это изменилось.
— Договорились, Антонина Викторовна, — вздыхаю я. — Надеюсь на вашу справедливость и поддержку. Вы ж теперь здесь главная, вам нельзя перед внуками оплошать.
Я вижу, как баба Тоня расцветает, хорошеет на глазах от улыбки.
— Ишь, лиса, придумала тоже… главная. Ох, хитрая! — грозит она мне пальцем. — Патрикеевна! Старшая — да. А главный здесь Дмитрий! Так и знай!
Я и так знаю, могла бы и не напоминать. Но, несмотря на все отнекивания, ей нравится хоть на миг почувствовать себя генералом. Не лишена тщеславия. Впрочем, как и многие из нас.
24
Анна
Селена Исаевна, дама в расцвете сил, красила волосы в радикально чёрный цвет. Маленькая, пышногрудая, с крутым задом и коротенькими крепкими ножками, она напоминала гномиху в боевой ипостаси. Даже чёрные усики над верхней губой её не портили, а придавали некоего шарма.
И я не понимала, почему они с бабой Тоней воюют. Точнее, почему баба Тоня воспринимает Селену в штыки. Не было в сиделке ничего отталкивающего: аккуратная, чистоплотная, очень здраво рассуждающая дама.
— Котик, — сказала она, когда проснулась, умылась и вышла на кухню при полном параде, благоухая немного резкими, но не противными духами, — вы не беспокойтесь. Я всегда помогу. Главное в нашем деле — не нервничать. А то все болезни от нервов, вы же знаете.
— И только самые стыдные — от удовольствия, — едко добавила Антонина Викторовна.
Я видела: она настроена вредничать и перечить Селене каждым словом. А та вела себя как кроткий ангел. Её терпению можно и позавидовать, и поучиться. Кажется, у меня появился кумир. Вот только восторг лучше не выказывать, чтобы не пошатнуть и так чересчур хрупкий мир.
Потом проснулись дети — и завертелось.
— Обязательно умываться по утрам? — вредничал Медведь.
— Ань, посмотри, я уже! — хвастался Ромашка, а сам умывался хитро — двумя пальцами. Под воду — и осторожно тёр глаза. Про то, что он неправильно зубы чистил, я вообще молчу. Пришлось показывать. Я даже не думала, что всё так сложно.
Завтракали с аппетитом. Затем пришла Алевтина — и началась вторая часть бесплатного шоу. Баба Тоня вышла на тропу войны — пакостила за Алевтининой спиной. Та шипела, но ругаться не смела.
