— Тяжело? — спрашиваю сочувственно.
— Да, — соглашается она. — Но терпимо. Нет таких задач, с которыми бы справиться было невозможно. Так что лучше подумай, как ты будешь своё слово держать.
Вот же. Далось ей то незавидное место. Там, к тому же, ещё и мужиков полна коробочка. Да ещё таких, что терпеть не могут, когда ими женщина руководит. Но Аньке пока об этом знать не обязательно. Пусть строит планы. Это никому не мешает. Она — свои. Я — свои. А дальше куда-то мы придём. Желательно в одну точку. Но, судя по тому, как Анька тормозит события, идти нам придётся очень долго.
37
Анна
— Я с вами, — пытается увязаться Иванов за нами с Ромкой. А сам на часы поглядывает. У него, наверное, дел полно, а он и так непростительно много времени с семьёй провёл.
В какой-то момент я думаю: может, так и надо? Иногда откладывать дела и побыть со своими детьми вместе? Забывать хоть на немножко о важных дядьках и тётках, контрактах и обязательствах?
Умом понимаю: работа — это тоже ответственность, от Димки многое зависит, но и дети рождены не для того, чтобы отец им вечно твердил: «Я занят!».
— Мы сами, — со вздохом говорю я, прижимая Ромку к себе. Он льнёт, как котёнок, в глаза заглядывает. Подпрыгивает от нетерпения. — У тебя дела, наверное.
— Подождут, — рубит Иванов и берёт вторую руку младшего сына в свою.
— Уррра! — виснет между нами Ромашка. — А покатаете?
Ему хочется, чтобы мы его несли с ветерком.
— Обязательно, — обещает Димка.
И мы, как только выбираемся из дома, бежим трусцой, а счастливый Ромка заливается смехом, поджав ноги и повиснув у нас на руках.
Центр — через дорогу, в соседнем здании. Весёлая дверь с нарисованными пальмами.
— Наконец-то родители пожаловали! — встречает нас хорошенькая девушка с ясными глазами. Она мне нравится. Молоденькая совсем, но что-то в ней есть располагающее. На такую ребёнка оставить не страшно. — Присоединитесь к коллективному творчеству?
И пока я раздумываю, Иванов принимает решение за всех:
— Да! — заявляет он так азартно, словно ставки делает.
— У нас нередко дети приходят с мамочками, — рассказывает Оля (так у неё на цветастом бейджике написано), а ваш всё с нянями. Рада, что наконец-то нашли время.
Я хочу сказать, что тоже няня. Но Димка сжимает мою руку. Ромка смотрит умоляюще. А мне так хочется, чтобы он улыбался, был, как все дети, поэтому молчу, поддерживая невольную ложь, получившуюся по недоразумению, но осознанно поддержанную Димкой и мной.
Мы лепили из пластилина и рисовали пальцами. Лежали на животе и слушали, как без остановки болтает Ромка. С нами и с другими детьми.
— Ребёнку нужно в детский сад ходить, — озвучила я свои мысли.
— Я думаю над этим, — согласно кивает Димка. Я невольно затаиваю дыхание. Он рядом. Его плечо касается моего. Мне хочется поправить прядь, что падает ему на глаза. — У нас… немного не сложилось с садиком. Рома очень впечатлительный, а воспитательница как-то не вникла в наши проблемы, поэтому сын получил стресс.
— Проще нянь менять, — вздыхаю я.
— Проще, — соглашается Димка. — И тоже есть свои особенности и недостатки. Меня не хватает на всё. Я не очень хороший отец, признаю. Поэтому — как получается. Слушай, никогда не думал, что рисовать пальцами — это так увлекательно.
— Тут всё намного сложнее, — ставлю я на его рисунок отпечатки своего указательного пальца — добавляю цветочек. — Ты посмотри, как здорово устроено: она же их исподволь учит считать и читать. Они и не замечают даже.
— Ромка умеет, — сообщает по секрету Иванов — губы к моему уху прислоняет, дыхание его опаляет кожу.
Эй, мурашки, вы куда помчались? Что за массовый восторг и ритуальные пляски?
Мне нельзя рядом с Ивановым находиться — факт. Меня от него трясёт. Ещё немного — и я что-нибудь безумное отчебучу. Коснусь его. Уткнусь лицом в плечо. Пальцы в волосы запущу. А мне нельзя. Лучше не начинать.
Зато время пролетело быстро. Ромашке уходить не хотелось. Ребёнок был счастлив, сиял, улыбался. Ещё бы: сегодня он был с родителями…
Безумно длинный день ещё и не думал заканчиваться, но я понимала: больше не выдержу. У всего есть запас прочности. У меня он тоже был.
— Я пойду? — спросила, как только мы дошли до подъезда.
Иванов не дрогнул. На миг только лицо перекосило, и то слегка.
— Я обещал. Иди, отдыхай, Ань.
Они с Ромашкой остались, а я ушла. Долго сидела за рулём автомобиля, приходя в себя. Ощущение, что меня засасывает, не проходило. Я даже подумала: надо позвонить сестре. Но сил на разговоры, разборы полётов я в себе не ощущала. Подождёт и это. Сейчас главное домой добраться, постоять под душем и лучше ни о чём не думать.
Но моим планам сбыться не суждено. Возле подъезда меня ждал Игорь. Сидел на лавочке с упрямым выражением лица. Осёл. Большой тупой ослище. К тому же, умный ослище. Он меня вычислил. Нашёл. И поэтому я предвижу, что сейчас начнётся.
— Анна, — поднимается он на ноги.
— Мы уже попрощались с тобой, — я стою на безопасном расстоянии. Не хочу к нему приближаться. От него так и веет скрытой агрессией. Я надеюсь, он не изменит своим принципам, но то, что он в ярости, я вижу без всяких внутренних посылов: слишком уж лицо у Лесневского говорящее.
— Ты меня обманула, — гнёт он своё, не прислушиваясь к моим словам.
— Я тебе ничего не должна. Мы расстались, — пытаюсь достучаться до человека, который вдруг превратился в дерево.
— Я всё пытаюсь понять: почему? Чем я тебе не хорош?
— Всем хорош, — устало говорю я. — Просто не мой.
— А этот… твой? — наступает на меня Игорь. — Что в нём такого, что нет у меня?
— Бесполезный спор и вопросы, на которые нет чёткого ответа. Если ты сейчас не уйдёшь, я вызову полицию. Я устала и хочу домой. Не нужно за мной ходить, выяснять, спрашивать. Приезжать не нужно, Игорь. Если бы я хотела семью и детей с тобой, уже бы всё было. Но у нас не получилось,
— А с ним получилось? — его как заклинило. И лицо упрямое. Я и не думала, что он может быть таким. Беспощадно-злым и бездушным.
С ним тоже не получилось. Но вслух я этого не скажу, потому что больше всего на свете я хотела, чтобы у нас с Димкой всё было. И любовь, и жизнь, и семья. И чтобы сыновья его были нашими, общими. С ним бы — с радостью. В огонь, в воду, по медным трубам. На коленях из Антарктиды. И, наверное, я готова его простить, потому что до сих пор не переболела. Хочу его назад. Чтобы рядом был, без всяких «на удачу» и договоров.
— Я люблю его, — говорю абсолютную правду и задыхаюсь от слепящей боли.
