Мы теперь тренируемся семьёй. Я, Мишка и Ромка. И баб Тоня иногда с нами дышит.
— Правильно дышать — полезно в любом возрасте, — часто повторяет она. Видимо, забывается. У неё бывают периоды, когда она впадает в прострацию, смотрит куда-то и никого не видит. То ли задумывается, то ли спит с открытыми глазами. А может, о чём-то своём думает.
Да, она со странностями, чудит нередко. Одни войны бабули с Алевтиной чего стоят.
— Что стар, что млад, котик, — вздыхает нередко Селена. Она в наших тренировках не участвует — присутствует только, зорко бдя бабушку Тоню.
И да. Я «переехала» к Ивановым.
В тот же день, как уехал Димка, явилась его мать, Вера Геннадиевна.
— Дима звонил из аэропорта, — поведала она так, будто высший разум снизошёл на землю. — Очень просил уговорить вас, Анечка, побыть с детьми. Форс-мажор, знаете ли… Знаю, вы не обязаны, но пока Димы не будет, с ними абсолютно некому побыть.
Я не возмущалась и не возражала. Поехала домой, собрала вещи — и осталась. Думала, на день-два, а уже больше недели промелькнуло. Иванов всё воевал. Звонил по десять раз на дню, спрашивал, жаловался, ныл порой, рассказывал задушевным шёпотом, как он скучает. Особенно доставал перед сном, будто мне и так сладко жилось, нужно было ещё и масла в огонь подливать.
Но… я рада была слышать его голос. И то, что он скучает, хочет домой и ко мне — тоже. Может, не всё так плохо?.. Я ведь люблю страсти всякие придумывать. Вот же — покоя не даёт, беспокоится, глупости всякие приятные нашёптывает.
И ему почти удалось вскружить мне голову. Как говорится, жизнь нас, дурочек женского пола, ничему не учит. Очень хотелось всему верить. И я позволяла себе обманываться.
Занималась с детьми. Мы с Ромашкой пережили совместный стресс, вырывая зуб. Но мы справились!
— И совсем не больно! — радовался ребёнок.
Добрая тётя-доктор весьма преклонного возраста ему обезболила, как смогла, поэтому самое страшное в посещении стоматолога был лишь инструмент, которым ему зуб удаляли.
К счастью, Ромка его толком и рассмотреть не успел. Зато я налюбовалась, пока сидела рядом и держала Иванова-младшего за руку. Думала, глаза из орбит вылезут. Но я терпела! Я взрослая! А Ромашке нужны были поддержка и спокойствие.
Мы каждое утро тренировались. Детям нравилось до визгу.
А ещё Ромка научился умываться и правильно чистить зубы.
Фиксик отожрался и стал меньше прятаться под мебелью — детям было чем заняться, а не кота третировать.
Мы гуляли, занимались, искали хорошую спортивную школу или секцию. Я присмотрела для Ромки чудесный детский сад, причём неподалёку от дома. Почти каждый день приезжала Вера Геннадиевна, общалась с матерью и внуками. Пару раз приезжал её муж, Димкин отец.
Мы прожили одиннадцать дней без господина Иванова Дмитрия Александровича. А на двенадцатый раздался звонок в дверь. Роковой, я бы сказала. Но это как в сказке: тихо, тихо, а потом — кишки по деревьям и мёртвые с косами стоят.
44
Анна
Она в квартиру не вошла — вплыла, потеснив меня, словно я мешающая под ногами вещь. Дорогая, холёная, вся из себя штучка, от которой волнами во все стороны — запах дорогих духов.
Время изменило её до неузнаваемости, и до меня сразу не дошло, кто передо мной. Она на меня не смотрела — шагала по-хозяйски, словно имела право здесь находиться.
— Алёна? — спросила я у её уха. Почему-то зацепилась именно за эту деталь её внешности. Изумлённо спросила и даже немного обрадовалась. Надо же: стоит прошлому вернуться чуть-чуть, как тут же внезапно появляются старые персонажи.
И в этот момент она перевела на меня взгляд. Холодно-снисходительный. На губах — презрительная улыбочка. Гадкая такая.
— Елена, — поправила она, и меня переклинило. Я ещё не сложила два плюс два, когда услышала баб Тонин голос:
— Змеюка явилась.
— Вы ещё живы? — приподняла брови эта стерва, что когда-то у меня почти в подругах ходила, советы раздавала, учила жизни.
— Не дождёшься! — по-боевому заложила руки в боки наша старушка.
— Мама? — спросил невесть откуда взявшийся Медведь. Брови не хмурил, лицо растерянное, отчего вдруг стал ребёнок ребёнком, совсем маленьким мальчиком, который не знал, что делать.
— Иди ко мне, дорогой! — раскрыла она объятья, курица крашеная. Мишка неуверенно шагнул вперёд. Появившийся Ромка отчаянно жался к моим ногам и смотрел на тётку во все глаза. Судя по всему, незнакомую тётку. Вряд ли он её помнил. Сколько она здесь не появлялась?
— Ромочка, я твоя мама! — заявила Алёна-Елена. — Иди, обниму.
Ромка не шелохнулся. Только сильнее вцепился в мою ногу.
— Ты чё припёрлась? — проявила чудеса цепкости бабуля и вырвала Мишку из её рук.
— Я, между прочим, жена Димы и мать детям, — заявила злорадно эта… горгулья. Я видела, как они сцепились с баб Тоней взглядами. — И не тебе, сумасшедшей старухе, решать, когда мне возвращаться в собственный дом.
Жена? Мать? Нет, я и так всё поняла, но только сейчас дошло.
— А в прошлом, я так понимаю, ты со мной дружила, чтобы рядышком быть и плацдарм для будущей счастливой жизни готовить.
Она нехотя перевела взгляд на меня. Снова посмотрела, как на блоху.
— Так получилось, Ань. Ты ж самоустранилась, бросила Диму, свинтила в счастливое далёко, а я осталась рядом.
— Утешала, значит.
— Всегда есть кто-то, кто поддержит и пожалеет, а не предаст и удерёт, сверкая пятками.
В голове моей — всполохи. Это ж она без конца твердила, что Димка — ветреный и ненадёжный, что гуляет за моей спиной. Вливала яд в уши. Тыкала Кристиной в нос, как паршивой кошкой.
— Ты обманывала меня! Сеяла сомнения и подозрения! — доходит до меня, как до жирафа.
Алёна приподнимает брови. Снова эта снисходительная жалость в её глазах.
— Кто мешал тебе с ним поговорить по душам? У каждого свои цели в жизни, дорогая Аня. У тебя были свои, у меня — свои. И не моя вина, что ты слабачка, не умеющая за своё постоять. А теперь… кто ты и кто я? Ты обслуга, а я — жена.
Эти слова бьют по больному, ранят, убивают, унижают. Жена… Иванов никогда не говорил, что свободен, да. Я-то думала, что жена у него умерла — выразился же он как-то туманно, что у детей нет матери. Именно поэтому я что-то не то поняла. Как же нет, если есть? Живая, очень даже холёная и, судя по всему, ни в чём не нуждающаяся.
И тем не менее. Уже один раз я её слушала и оступилась. Поэтому…
— Иди к маме, Рома, — растягивает красные губы в фальшивой улыбке Алёна.
— Не хочу! — упрямится ребёнок и за ногу мою цепляется так сильно, что невольно думается: надо же, сколько сил в пятилетнем малыше… — Ты плохая и злая!
