— Мой развод тебя не касается, — сказал я так жестко, чтоб не оставлять возможности для превратных толкований. — Больше не упоминай о нем. Это понятно?
Дора снова посмотрела на меня с сочувствием. Она воспринимала меня как ребенка, который не мог ни ходить, ни есть самостоятельно, но при этом бунтует против того, кто кладет еду ему в рот.
Я не любил злиться. Злость всегда была для меня разрушительным чувством. Но сейчас она снова начинала кипеть во мне, и я не знал, что с этим делать.
Я признавал, что меня бросила любимая женщина. Ушла сразу же, как только я превратился в кусок мяса. И эта история моего крушения и слабости стала всеобщим достоянием. Весь Мир был в курсе, кто-то жалел меня, кто-то злорадствовал, и я прекрасно бы обошелся и без сочувствия, и без злобы.
Семейные дела Цетше всегда были семейными делами Цетше. А теперь в них сунула нос девчонка из другого мира.
— Я все поняла, милорд Мартин, — миролюбиво сказала Дора. — А сейчас вам пора вернуться в комнату.
Мне оставалось лишь подчиниться.
Глава 2
(Дора)
Да уж, похоже, мои неприятности только начинались.
Мартин из моего сна и Мартин, который сейчас угрюмо сидел в своей комнате, были двумя разными людьми, совершенно непохожими друг на друга. Мне приснился добрый, сильный и смелый человек — а наяву он оказался упрямым и капризным, и в нем не было ни следа ни доброты, ни силы.
Дикий помещик, который собирался выпороть меня на конюшне, вот и весь Мартин Цетше.
Я смотрела на него и не могла не вспоминать бабушку. Она очень любила меня до болезни, она заменила мне погибших родителей — и возненавидела какой-то страшной, запредельной ненавистью, когда слегла и лишилась рассудка. И мне хотелось закричать в лицо Мартину то же самое, что я когда-то все же закричала бабушке, измотанная ее злобой и непрерывной матерной бранью:
— Я сделаю для тебя все, что смогу! Но я не виновата в том, что жива и здорова, а ты нет! Я! Не! Виновата!
Мартин Цетше был неприятным типом — пусть и исключительно хорош собой, но и неприятен на редкость. Возможно, с другими людьми, особенно с теми, кого не подвело благородное происхождение, он вел себя более приветливо и сердечно, а я была всего лишь служанкой из другого мира, няней, которая должна была терпеливо кормить его с ложечки ради призрачного шанса все-таки попасть домой.
Когда я начинала думать о том, что, возможно, так и не сумею вернуться, по спине начинал бегать противный холодок, а в животе тянуло. Пусть Мартин пообещал, что он все-таки попробует отправить меня назад, это обещание могло остаться только словами. Если судить по моему опыту, то люди вроде господина Цетше как правило считали так: я своему слову хозяин — сам дал, сам назад возьму. Декан моего факультета, который прекрасно знал, почему я ушла, так и не восстановил меня, хотя прежде клялся, что восстановит. Когда дошло до дела, он предпочел забыть свои обещания и сделать вид, что ничего и не было…
И теперь мне придется с этим жить. Быть заботливой няней и терпеть чужие капризы и выходки, старательно скрывая слезы. Я не дома, я в чужом мире, я совершенно одна, и вряд ли сопротивление пойдет мне на пользу. Лучше быть милой и улыбчивой, чем нарываться на плети.
Краем уха я подслушала разговор двух служанок, натиравших перила воском. Они говорили о том, как в замке, что располагался за горами, взбунтовался раб-иномирянин — свежекупленный, только привезенный с рынка.
— И главное, такие дурные вещи кричал, — говорила одна из девушек. — Дескать, я глава… странное слово такое, кор-пора-тио, что ли.
— Это что еще за ужас? — поинтересовалась вторая, дотронувшись до сердца. Этот жест в Хаалии должен был отгонять нечистых духов.
— А то и значит, Марьянка, что сортиры чистить ему не по чину. Какие ему сортиры, когда у него пять тысяч душ в подчинении. Смекаешь?
Я невольно закусила губу от страха.
— Смекаю, — ответила Марьянка и предположила: — Плетей, небось, получил?
— Не. Повесили на стене.
Я едва не закричала. Тут со строптивцами разговор короткий, и мне не хотелось, чтоб в моем случае все закончилось петлей на замковой стене.
Да, пока ты никто по имени никак, тебе нет смысла как-то восставать или возмущаться. Я решила быть спокойной и милой — оставалось надеяться, что это поможет мне вернуться домой. Кто знает? Может, характер Мартина смягчится после того, как он пойдет на поправку…
Он ведь был очень гордым, этот милорд Мартин Цетше. Я читала эту гордость и в повороте головы, и во взгляде, и в манере вести разговор. И наверняка ему было не по себе от собственной слабости — вот он и скрывал свою горечь за придирками.
И, когда на следующее утро господин Энцо сказал, что к вечеру в замок приедет Огюст Цетше, младший брат Мартина, я невольно обрадовалась. Если рядом с тобой родные люди, то любые невзгоды переносятся намного легче, чем в одиночку.
Огюст приехал гораздо раньше, к обеду. Сперва в небе появились огромные сторожевые драконы — такие изящные и тонкие на фоне синевы и такие громадные и неуклюжие на посадочной площадке. Мартин, который вместе со мной смотрел на драконов из окна спальни, вдруг признался с легкой грустью:
— Огюст всегда боялся летать. Его невозможно было заманить на дракона. А теперь он крупнейший заводчик, кто бы мог подумать…
— Вы вместе росли… — сказала я. — А у меня никого нет. Ни сестер, ни братьев.
Мартин усмехнулся.
— Знаешь, сколько у нас сестер? Семь!
— Ничего себе! — воскликнула я. — Девять детей в семье!
Мартин скептически посмотрел на меня.
— Хочешь сказать, у вас такого не бывает?
— Бывает. Но редко. Очень редко.
Со спины одного из драконов соскользнула гибкая человеческая фигурка, и дракон фыркнул, выбросив из ноздрей струйки пара, и улегся на площадку: весь его вид говорил о том, что он крайне устал и съест любого, кто помешает ему отдыхать. Я зачарованно смотрела на острые лоснящиеся гребни, блестящие пластинки панциря и острый кончик хвоста, украшенный золотой насадкой. Чувство восторга и любопытства, что нахлынуло на меня, было очень ярким и детским.
— Однажды я все-таки заманил Огюста на дракона, — произнес Мартин так, словно воспоминание не делало ему чести. — Он не хотел идти, но все-таки пошел и сел в седло — потому что я его просил. А дракон его сбросил.
Я не знала, что можно на это ответить.
— Во всяком случае, теперь он поладил с драконами, — сказала я. Мартин кивнул и произнес:
— Я должен стоять. Не хочу встречать его такой развалиной.
Я помогла ему подняться с кресла и, поддерживая за руку, промолвила:
— Он будет очень рад просто увидеть вас проснувшимся. Живым. Сидите вы или стоите, это неважно.
