— А что было потом? — поинтересовалась я. Мы обошли замок, вошли в ворота и оказались во внутреннем дворе. Навстречу нам торопливо прошли слуги — на огромных деревянных подносах они несли горы свежей зелени и аккуратно нарубленные ломти мяса. Должно быть, собирались кормить драконов.
Огюст придирчиво осмотрел драконий обед и, одобрительно кивнув, сказал:
— Его величество сделал вид, что ничего не заметил. Потом сказал, что не захотел превращать встречу благородных мужчин в петушиные бои. Но отца на два года сослали в замок с запретом появляться в столице. Это в какой-то степени научило его уму-разуму, во всяком случае, потом он всегда кланялся первым.
В столовой для нас уже накрыли обед: фарфоровые тарелки с ароматным куриным супом, копченая красная рыба и золотистые клубни картофеля, обжаренные с травами — только сейчас, сев за стол, я поняла, насколько проголодалась. Огюст мигом опустошил тарелку с супом и довольно заявил, глядя на меня:
— Если мерить старинными мерками, то ты отличная работница, Дора. В былые времена работников усаживали за обед, и если они хорошо кушали, то считалось, что и работать будут хорошо. Братке повезло, что добрый Энцо нашел именно тебя.
Я вздохнула. Жаль только, что этого не понимал Мартин. Я была для него раздражающей помехой и свидетелем его немощи, вот и все.
— Надеюсь, Мартин однажды это поймет, — через силу улыбнулась я. — Я очень стараюсь, правда, мне хочется, чтоб он скорее поправился… но иногда у меня просто опускаются руки.
Огюст понимающе кивнул и придвинул ко мне тарелку с овощным салатом.
— Ты ведь хочешь вернуться домой? Вот и не сдавайся. Братка иногда бывает невыносим, это правда, но он всегда держит слово. К тому же, прежде ни один иномирянин не отправился обратно, так что для Мартина это в определенной степени вызов.
— Хотелось бы верить, — вздохнула я. Мне стало очень-очень грустно. Вспомнился родной город, длинные светлые улицы и зеленые парки, люди — добрые и злые, веселые и раздраженные, сейчас все они казались мне родными.
— Верь, — улыбнулся Огюст. — Молись святому Аскольду-работорговцу, он поможет.
— Святому? — искренне удивилась я. — Как работорговец может быть святым?
— О, это невероятная история! — Огюст проглотил очередной кусок картошки и провел по губам салфеткой. — Аскольд был самым обычным работорговцем. Вроде тех, которые привезли тебя на невольничий рынок. Но однажды он закинул наживку и выдернул к нам женщину с ребенком. Он ожидал всего, чего угодно, иномиряне ведут себя очень и очень по-разному… но эта женщина, когда поняла, что ее вырвали из родного мира, упала на колени и стала целовать Аскольду руки. Она рассказала, что в их мире идет страшная война, их город в блокаде врагов, и люди в нем умирают от голода, но не сдаются.
Мне вдруг стало очень холодно, словно в тепло столовой ворвался ледяной ветер блокадной ленинградской зимы. Я поежилась, опустила руки на скатерть.
— Да, — сказала я едва слышно. — Да, так у нас и было. А что потом?
— В тот же день Аскольд освободил всех своих рабов и принялся забрасывать приманки в тот город, — продолжал Огюст. — Каждый день, хотя это и очень опасно, но он был словно одержим идеей спасти как можно больше людей. Многие называли его безумцем, но нашлись его товарищи по ремеслу, которые тоже стали забрасывать наживку в тот город. Какая-то наживка сработала, какая-то нет, в общем, Аскольд с товарищами спас полторы сотни человек.
Некоторое время мы сидели молча — должно быть, выражение моего растерянного лица было очень живописным. Потом я сказала:
— Да, это наша история. У нас и правда была война… и знаешь, я сейчас благодарна Аскольду. Просто за то, что он сделал, что смог.
— Не ты одна, — улыбнулся Огюст. — Бабушка и мать нашего доброго Энцо как раз и были теми, кого Аскольд вытащил в первый раз.
Я открыла рот от удивления и некоторое время так и сидела, как рыбка, выброшенная на берег. Это ведь и была рыбалка — люди забрасывали удочки в другой мир и выхватывали добычу.
— Невероятно, — только и смогла вымолвить я. Огюст ободряюще улыбнулся.
— Так что молись святому Аскольду. Он поможет.
Дверь в столовую открылась, и вошел господин Энцо — сейчас я смотрела на него совсем другими глазами. Он вдруг стал тоненькой ниточкой, что связывала меня с моим миром.
— Милорд Мартин пока отдыхает, — сообщил он и, сев за стол, придвинул к себе кофейник и чашку, — так что я тоже отдохну. Как же хорошо, что вы приехали, милорд Огюст! Я невероятно счастлив вас видеть. И милорд Мартин очень рад.
— Я тоже рад, дорогой Энцо, ты не представляешь себе, насколько, — на лице Огюста вновь расцвела добрая улыбка. Глядя на него, мне тоже хотелось улыбаться. Ну почему Мартин не хочет быть таким!
— А у вас, Дора, еще четверть часа, — сообщил господин Энцо. — Потом у милорда Мартина вечерние процедуры, отдых и ужин.
Я почувствовала, что щеки снова багровеют от румянца.
* * *
Слуги уже подготовили свежее белье, чистую белую рубашку и легкие домашние штаны — я придвинула к кровати столик со всем необходимым для умывания и сказала:
— Милорд, время вечернего туалета.
Сразу же поймала себя на мысли о том, что снова заговорила с Мартином первой. Мартин отложил в сторону книгу о совах и посмотрел на меня с какой-то угрюмой тоской, будто ему предстояли не водные процедуры, а пытки.
— Неужели ты думаешь, что я позволю тебе до меня дотрагиваться? — мрачно поинтересовался он. В его тоне мне послышалась брезгливость. Я взяла баночку с очищающим порошком, щедро сыпанула его на губку и ответила:
— Если сможете привести себя в порядок самостоятельно, то я буду только рада. Видите ли, — продолжала я, не позволяя Мартину меня перебивать, — мы все очень переживаем за вас. И если к вам вернулись силы, то я буду только рада.
И улыбнувшись самой очаровательной улыбкой из всех возможных, я протянула Мартину губку. Он посмотрел на меня с искренним презрением и принялся расстегивать рубашку. Первые две пуговицы дались ему хорошо, а потом пальцы стали дрожать. Я не подавала вида, внимательно рассматривая узоры на светлых обоях. Золотые листья, птицы и невиданные звери — это ведь очень интересно.
Мартин стянул рубашку с плеч, и она упала на кровать смятой белой тряпкой. Похоже, он был настроен более, чем решительно, и не собирался показывать мне своей слабости. Глупо, конечно, но гордецам из семьи Цетше полагалось вести себя именно так. Не кланяться королям и упираться с теми, кто готов помочь.
— Ну что ты так смотришь, Дора, — устало сказал Мартин и, протянув руку, взял губку.
— А что не так?
Я вдруг поняла, что очень внимательно рассматриваю Мартина, и мой взгляд вполне можно было назвать жадным. Мартин не обладал той фигурой, которой хвалятся культуристы после сушки, но во всем его теле чувствовалась внутренняя сила: и в развороте плеч, и в груди, и в плоском твердом животе…
