Я опешил. Действительно опешил, на мгновение утратив дар речи. Еще ни одна женщина не позволяла себе заговорить со мной в подобном тоне — а эта Дора в принципе не считала нужным следить за языком.
Мне захотелось взять ее за плечи и встряхнуть, как следует. Чтоб опомнилась, чтоб зубы клацнули, а светлые волосы рассыпались по плечам и спине… Я бы и встряхнул, да вот только сил осталось только на то, чтоб удивленно смотреть на нее. День был большой и сложный.
— А если вы ревнуете, — продолжала девчонка, — то не надо это показывать настолько открыто. Потому что…
— Вон из замка, — отчетливо произнес я. Видит Господь, с меня довольно. Уж как-нибудь проживу без невинной девы. В конце концов, еще не факт, что ее присутствие мне хоть как-то помогло. — Пошла отсюда вон, чтоб я тебя не видел больше.
Она сразу поняла, что я не шучу — поняла и осеклась. В широко распахнутых серых глазах заблестели слезы. Должно быть, в ее мире такие бойкие дамочки говорят все, что взбредет в их очаровательные головки, а окружающие с трепетом внимают этому словесному ливню, вот только у нас не так — и я предупреждал ее, что не так. Она не послушала, так что пусть не ищет других виновных в своей глупости.
— Ночь на дворе, — всхлипнула Дора, сразу став очень хрупкой и маленькой. — Куда я пойду?
Должно быть, мне следовало сжалиться и оставить ее в замке. Я не стал.
— Об этом надо было думать до того, как открываешь рот, — ответил я и устало откинулся на подушку. — Счастливого пути.
— То есть, вы меня просто выбрасываете за порог? — голос Доры дрожал, и первая слезинка прочертила по бледной щеке влажную полосу. Я вдруг подумал, насколько быстро уходит хорошее. Вроде бы и часа не прошло с тех пор, как мы настолько мирно и семейно сидели в гостиной с тыквенными фонарями, и вот Дора уже все испортила, и на душе погано…
— Вот именно, — произнес я и закрыл глаза. — Прочь.
Дора шмыгнула носом, и я услышал легкое цоканье ее каблучков.
Потом хлопнула дверь.
Глава 3
— Добрый вечер, милорд.
Энцо бесшумно вошел в комнату и приблизился к моей кровати с подносом в руках. Лекарства и чашка чаю.
— Ваши лекарства, милорд.
Я послушно выпил все, что было предложено — горечь пилюль раскатилась по языку, заставила болезненно скривиться. Но вскоре горечь прошла, и голова прояснилась, я даже стал глубже дышать. Энцо взял поднос и шагнул к двери так, словно отступал на безопасное расстояние, а затем произнес:
— Вам это, конечно, не понравится, но я оставил Дору в замке, милорд. Купил ее я, и нанимал ее потом на службу тоже я, — он вздохнул и добавил: — И отвечаю за нее тоже я как покупатель и наниматель. Милорд, это ведь не похоже на вас… вот так взять и выгнать бедняжку из дому на ночь глядя. Я помню вас совсем другим.
Мне захотелось постучать головой обо что-нибудь твердое. Я уже начинал привыкать к собственному бессилию, но судьба в очередной раз макнула меня в грязную лужу. Я, Мартин Цетше, не могу уволить строптивую служанку в собственном замке. Если раньше все мои распоряжения безоговорочно выполнялись, то теперь они обсуждались!
— Лучше бы я не просыпался, — с искренней болью сказал я. Энцо присел на край кровати и посмотрел на меня с теплом и любовью.
— Вы ведь и сами понимаете, милорд, что вам не будет ни добра, ни пользы от того, что вы прогнали Дору, — произнес он.
Я устало прикрыл глаза. Энцо ведь прекрасно понимал, что я никогда не выгоню того, кто когда-то мыл меня в детской ванночке, и это давало ему серьезную свободу действий. И он пользовался ею вовсю. Я ведь действительно не сделал бы ничего дурного человеку, который во многом был для меня больше отца и матери.
И Дора это знала.
— Она мне надерзила, — сказал я. — Мой дед за такие слова отрезал бы ей язык.
Энцо понимающе кивнул.
— Но вы же не ваш дед, милорд, на наше счастье. Прежде вы были совсем другим. Добрым, сильным и благородным — и скоро снова станете таким, — Энцо ободряюще улыбнулся и дотронулся до моей руки. — А пока в вас просто говорит болезнь и слабость. Не стоит их слушать.
Я угрюмо посмотрел на него, понимая, что Энцо во многом прав. Но ядовитое чувство обиды продолжало вгрызаться мне в живот. Возможно, это была всего лишь моя болезнь, которая отступила, но пока не сдалась.
— Где она сейчас? — поинтересовался я.
— В своей комнате, — с готовностью ответил Энцо. — Дора понимает свою неправоту, милорд. Она действительно говорила с вами неподобающе дерзко и сейчас искренне об этом сожалеет. Ей следует научиться быть более сдержанной, и она об этом знает. Я уже поговорил с ней об этом и уверяю вас, я был серьезен, и она меня поняла. Ничего подобного больше никогда не повторится.
Энцо заступался за мечту конюха, словно за собственную внучку. Да, за короткое время Дора успела стать частью моего мира — или Энцо просто уверен, что она смогла меня разбудить, и поэтому все прощает и разрешает. Неудивительно, Энцо всегда умел быть благодарным.
— Она ведь разбудила вас, милорд, — сказал Энцо так, словно прочел мои мысли. Я только фыркнул.
— Конечно. Так рванула, что мертвый бы ожил.
Энцо добродушно рассмеялся, и я вдруг понял, что все закончилось — завтра с утра Дора вернется к своим обязанностям так, словно ничего не случилось. Дьявол побери, это невыносимо — в своем доме я никто и не могу сделать то, что считаю нужным.
— Я злой, и язык у меня злой, — сообщил я, стараясь, чтоб мои слова не были похожи на жалобу обиженного ребенка большому и сильному взрослому, который способен решить его проблему. — А кстати, еще я ревную эту деревенщину, когда она перемигивается с моим братом. Сколько плетей задал бы ей мой дед, как считаете?
Энцо помолчал, прикидывая. Мой дед славился по всей стране своим крутым нравом. Дора рядом с ним дышала бы через раз, ей и в голову бы не пришло ему дерзить.
— Минимум десять, милорд, — ответил Энцо. — По счастью, вы не он. Дора искренне сожалеет о своей несдержанности.
Я кивнул. Говоря о моем деде, Энцо забывал, что Рихард Цетше сбросил с балкона домоправителя, который осмелился обсуждать одно из хозяйских распоряжений. Просто обсуждать, а не делать по-своему и не отменять.
Я не мой дед. Возможно, к сожалению.
— Энцо, только потому, что за нее просишь ты, — сказал я. Домоправитель понимающе кивнул.
— Я ценю ваше уважение, милорд, — ответил он. — И поверьте, что я уважаю и люблю вас всем сердцем и искренне желаю вам только добра. Вы поступите правильно и благородно, когда простите Дору. Она уже вынесла свой урок.
Мне оставалось только усмехнуться и устало махнуть рукой.
— Под твою ответственность, Энцо. Побуду добрым, если ты настаиваешь, но у моей доброты есть пределы.
