— Андреа, ассистент Аттеля, бывшего главы академии чародейства и волшебства, — сказал я, осторожно скручивая в пальцах нитку заклинания. — Он усилил твою ауру. И наслал на меня приворот. Верно?
Лицо Инги дрогнуло, словно я обвинил ее в чем-то непотребном.
— Понятия не имею, о чем ты го… — начала было она, но я бросил нитку в ее сторону, и заклинание вжало Ингу в постель. Нитка зазмеилась по ее рукам и ногам, приковывая Ингу к кровати. Как ни дергайся, освободиться не получится. Почти сразу же в Ингу полетело еще одно заклинание — Слава Болтливого Языка, оно использовалось на допросах, и еще никто не смог скрыть правду под его воздействием.
— Когда ты познакомилась с Андреа? — спросил я. Молодой волшебник, безликий и непримечательный, не обладавший какими-то значительными талантами в магии — сейчас я с трудом вспоминал его лицо. Но нити ауры не спутаешь ни с чем, они всегда назовут своего владельца.
Особенно если это слабый маг, который решил, что может сыграть на равных с Мартином Цетше.
— Четыре года назад, — откликнулась Инга каким-то чужим голосом. На бледном лбу проступили капли пота. Она сопротивлялась заклинанию, но не могла его победить. Ну конечно, куда бы ей.
— Вот, значит, как, — усмехнулся я. — В то время наш брак был крепким и счастливым, во всяком случае, именно так и выглядел. Кто из вас захотел моей смерти?
Инга до крови закусила губу, стараясь удержать слова. Бесполезно — Слава Болтливого Языка заставит говорить, хочешь ты того или нет. Надо было воспользоваться ею раньше, и Доре не пришлось бы летать в когтях птицы Гроох.
— Я, — прохрипела Инга и вдруг совершенно спокойно призналась: — Как же ты мне надоел, Мартин. Дрянь, которую надо было любить. Заносчивая сволочь…
— Ну-ну, — усмехнулся я. — Довольно комплиментов. Андреа создал то заклинание на снимке, верно?
Инга кивнула и, зашипев от боли, закусила губу. Да, иногда Слава Болтливого Языка причиняет страдания, уж такова ее природа. Особенно если ты не хочешь говорить…
— Да. Потом ты заснул, и я уехала.
Я устало прикрыл глаза. Как это странно получается: ты спокойно живешь, думаешь, что все в порядке, а в это время кто-то уже роет тебе могилу.
— Что вы планируете сейчас? — поинтересовался я. Инга заерзала на кровати, пытаясь освободиться, но у нее ничего не получилось. Нитка отпустит ее только тогда, когда я прикажу.
— Приворожить тебя, — прошептала Инга. — Мы бы снова поженились, а через пару лет, когда все разговоры утихнут, ты бы тихо умер. И я бы получила все, что мне нужно.
— Да, Инга, — усмехнулся я. — Ты бы получила все… А Дору вы зачем украли?
— Дора… — презрительно процедила Инга. — Иномирянка-деревенщина, ни манер, ни воспитания. Она не должна была тебя отвлекать. Приворот не действует, когда рядом есть искренне любящее сердце.
Несмотря на всю мерзость этой ситуации у меня стало тепло на душе. Мы с Дорой любили друг друга, и любовь помогала нам выстоять.
— Твой приятель черпает силы из источников изначальной магии, — сказал я. — Он понимает, что этим может разрушить магические основы нашего мира?
Инга пожала плечами.
— Я не вникаю в такие тонкости, — ответила она, и по ее лицу действительно было понятно: она не задумывается о том, как именно работают замыслы Андреа. Ей было все равно, лишь бы получить свое.
А Инга вдруг рассмеялась.
— Вот только ты ее все-таки потерял. Пусть птица Гроох все-таки подчиняется этому идиоту Бруно — Андреа все же сумел с ней поладить. Он многое может, не сомневайся.
Я похолодел. От слов Инги веяло смертью, и я вдруг отчетливо понял: не успею. Я больше ничего не успею сделать.
— Я просто несчастная женщина, которую маги вовлекли в свои игры. Пусть глупа — а женщинам и не надо быть умными, — снова рассмеялась Инга. — Отболтаюсь от любого суда. А вот твоя иномирянка… Андреа пошел за ней. Она никому не нужна живой.
Я не сразу понял, что стукнула дверь, и в спальню заглянул Огюст: он не пошел к себе — слушал, что происходило в моей комнате, готовился прийти на помощь. Огюст смотрел уверенно и хмуро, и я на мгновение подумал, что он сейчас ударит Ингу. Мне и самому хотелось плюнуть на все правила джентльмена и закатить ей пощечину покрепче.
— У Бруно есть еще пара птиц, — сказал Огюст. — Мы успеем, братка.
* * *
Шум прокатился по залу как раз тогда, когда мы решили все-таки лечь спать. Он был негромким, но в нем таилось что-то настолько пугающее, что я вскочила со своего диванчика, и мы с Аврелием вцепились друг в друга.
На меня нахлынула какая-то знобящая тоска, и сердце защемило. Шум продолжал разбегаться по залу невидимыми волнами, и я поняла, что Аврелий тоже испуган.
— Здесь такое бывает? — спросила я почему-то шепотом. Он отрицательно мотнул головой.
— Нет. То есть…
Из оконца полетели крупные лохматые снежинки, похожие на растрепанные перья, и снаружи донесся вой, пробирающий до глубины души. Когда он утих, я обнаружила, что стою на коленях и зажимаю уши ладонями. Жуть, охватившая меня, была непередаваемой.
— Дора, это волшебник, — негромко произнес Аврелий. — Птица Гроох несет сюда могущественного волшебника, и он летит с дурными целями.
— Пособники Инги, — сказала я и сжала руку своего нового друга. — Аврелий, тут есть, где спрятаться?
Он посмотрел по сторонам, словно должен был на что-то решиться. По залу вновь прокатился шум, и снаружи снова донесся крик — теперь кричавший был намного ближе. Заныли плечи, словно вспомнили сжимавшие их когти, а в лицо будто снова повеяло ветром из недостижимых вершин.
— Ты можешь задержать дыхание? — спросил Аврелий. Я решительно кивнула.
— Не больше минуты, — ответила я, — но смогу. Что ты собираешься делать?
Аврелий указал на свое зеркало и ответил:
— Мы с тобой спрячемся в моем мире. Там он не сумеет нас найти.
Я подошла к зеркалу вслед за Аврелием. Он ловко запрыгнул на раму, и я увидела, как стеклянная поверхность ожила и пошла волнами. От зеркала повеяло живым теплом, и Аврелий протянул мне руку и приказал:
— Закрой глаза! И не дыши!
Я сжала его ладонь, послушно зажмурилась и задержала дыхание. Зал накрыли грохот и утробный рев такой силы, что все внутри переворачивалось от ужаса — в тот же миг Аврелий дернул меня за руку, и я почувствовала, что падаю. В ушах засвистел ветер, и на какой-то миг мне стало очень холодно — настолько, что я почти лишилась чувств. Но потом ветер стих, и голос Аврелия приказал:
— Все, можно дышать.
Я с прежней покорностью вдохнула воздух, наполненный свежим ароматом жасмина, и шепотом спросила:
— А глаза открывать можно?
