Огонек становился все больше и больше. Теперь он был уже облачком, которое охватывало волшебную палочку и озаряло руку Андреа таинственным золотым светом. Аврелий осторожно потянул меня за руку и указал на что-то возле кресла.
Я не сразу поняла, что это было — больше всего эта полупрозрачная масса размером с мой кулак была похожа на лягушку. Лягушка шевелилась, на ней вздымались и опадали пузыри, и от маленького тельца поднимался отчетливый запах свежескошенной травы.
— Бери, — негромко сказал Аврелий. — Бери, не бойся. Не укусит.
Андреа презрительно усмехнулся, и я вдруг прочла в этой усмешке все: и уязвленное самолюбие, и ревность, и досаду от того, что Мартин стал величайшим волшебником своего времени, а он, Андреа, так и не достиг желанных вершин. Как он, должно быть, радовался, когда Мартин Цетше погрузился в сон, подобный смерти! Как он ликовал, когда увидел Мартина в кресле-каталке, жалким, ничтожным, раздавленным!
И теперь Мартин стоял рядом и не испытывал ни капли страха.
Я нагнулась, подхватила лягушку, и Аврелий взял меня за свободную руку. Мы шагнули вперед и встали на самом краю рамы — зеркальная глубина на мгновение стала густой и мутной, словно колдовское варево, и в ней закрутился знакомый водоворот.
— Как только мы окажемся снаружи, — произнес Аврелий, — бросай ее в этого ловкача.
Зеркальный холод мазнул по лицу, и в это время Андреа атаковал. Мы выпрыгнули из рамы и, на миг задохнувшись от затхлого воздуха в зале, я швырнула лягушку — и даже не увидела, куда она попала.
Птица Гроох заверещала так, что мы с Аврелием рухнули на колени и обхватили головы ладонями, пытаясь хоть как-то заслониться от этого рева, вынимающего душу. Я не увидела — скорее, почувствовала, как огненное облако сорвалось с волшебной палочки Андреа и рвануло в сторону Мартина и Огюста, и меня охватило такой болью, словно удар пришелся по мне.
Рядом что-то рухнуло, и я услышала болезненный стон, словно в зале вдруг появилось тяжело раненое животное, которому теперь больше нет дела ни до чего, кроме собственной смерти. Мартин, Мартин, Мартин! — застучало в висках. Я выпрямилась и увидела, что Мартин, целый и невредимый, поднимается с пола, смертоносное облако, выпущенное волшебной палочкой, обратило в пепел тот самый полуразвалившийся диванчик, на котором я провела минувшую ночь, а Андреа распластался на полу, окутанный чем-то дымящимся и полупрозрачным. Пузырящаяся масса ползла по его телу, приближаясь к шее, Андреа нервно дергал головой, и было ясно, что для него все закончилось.
Я зажмурилась и отвернулась. Мне не хотелось никого убивать, я и подумать не могла, что однажды стану причиной чьей-то смерти. В следующий миг Мартин уже обнимал меня, прижимая к себе так крепко, что я почти переставала дышать. Он гладил меня по голове, негромко повторяя:
— Дора. Господи, Дора… — и я вдруг почувствовала, как на мою голову упало что-то горячее. Мартин плакал.
— Он не умер, — подал голос Аврелий, торопясь успокоить меня. — Он просто стал стеклянной статуей и однажды обязательно оживет от поцелуя истинной любви. А пока постоит где-нибудь, подумает о своем дурном поведении.
Я уткнулась носом в грудь Мартина. Неужели наши опасные приключения в самом деле подошли к концу, и впереди нас ждет только тихая и спокойная жизнь?
— Да, любимая, — откликнулся Мартин и, осторожно поддев пальцами мой подбородок, посмотрел в глаза. — Теперь все будет хорошо. Наконец-то.
— Мы заслужили, правда? — улыбнулась я, и Мартин поцеловал меня с такой нежностью, что показалось, будто земля уходит из-под ног, а зал наполняется солнечным светом.
— Конечно, заслужили! — воскликнул Огюст. Спрыгнув со спины птицы Гроох, он подошел к стеклянной статуе, которая несколько минут назад еще была живым волшебником, и осторожно толкнул носком ботинка. — А этот? Оставим его здесь?
— Я о нем позабочусь, — заверил Аврелий. — В моем зеркале много места, найдется и для него. Иногда буду снимать стекло с его головы — когда захочу поболтать.
Мы с Мартином наконец-то оторвались друг от друга, и он поинтересовался:
— Аврелий, а вы разве не поедете с нами? Как насчет прогулки на спине птицы Гроох?
Аврелий улыбнулся и отрицательно мотнул головой.
— Благодарю вас, друг мой, но нет. В зеркальной глубине столько интересного, что я предпочту остаться. Счастья вам, я был рад с вами познакомиться.
— Спасибо, Аврелий, — улыбнулась я. — Спасибо за все!
Птица Гроох медленно принялась раскрывать крылья. Нас ждал полет домой.
* * *
Дом встретил нас спокойствием и тишиной. Мы вернулись уже заполночь, слуги давно отправились спать, и свет маленьких ламп, озарявших гостиную, казался таинственным и мирным. Все было хорошо, наше опасное приключение завершилось, и птица Гроох полетела обратно к Бруно.
— Мартин, а почему у тебя нет волшебной палочки? — спросила я. Наконец-то можно было опуститься на мягкий диван, вытянуть ноги и понять, что мир снова становится привычным, а не искаженным зеркалами и магией.
Мартин практически рухнул рядом со мной от усталости и, обняв меня, ответил:
— Потому что волшебные палочки — это подпорки, которые нужны магам низшего и среднего уровня. Я прекрасно умею справляться и без них.
— Должно быть, еще и поэтому Андреа невзлюбил тебя, — промолвила я. В объятиях Мартина было спокойно и уютно, и хотелось всю жизнь провести вот так, купаясь во взаимной любви, тепле и искренности. — Тебе и палочка не нужна…
— А он едва не своротил все равновесие миров, — сказал Огюст. Разбуженная им служанка уже несла нам кофе и приготовленные на скорую руку закуски. — Как там сказал Аврелий? Пусть подумает о своем поведении?
Мартин усмехнулся, а я вздохнула. Все-таки хорошо, что Андреа остался в живых. Мне не хотелось всю жизнь нести на себе клеймо убийцы, пусть это и было для того, чтоб спасти всех нас.
— А Инга? — вдруг встрепенулась я. — Что с ней? Чем все кончилось?
Огюст сунул руку в карман и извлек крошечный стеклянный шарик. В нем плавало что-то красное, и поначалу я испугалась, что какое-то заклинание уменьшило Ингу и погрузило в стекло, как Андреа. Но это оказались какие-то растрепанные нитки — просто нитки.
— Я применил заклинание Славы Болтливого Языка, — объяснил Мартин. — И Инга выложила мне все, что планировала сделать, а я записал ее рассказ в артефакт и передал в полицию. У Огюста копия — на всякий случай.
Вспомнив об Инге, я невольно почувствовала знобкую дрожь.
— И что теперь с ней будет? — спросила я. Мартин отпил кофе и произнес:
— Тюрьма, разумеется.
Я улыбнулась. Теперь можно действительно вздохнуть с облегчением — все мы наконец-то были в безопасности. Конечно, со временем обязательно появится кто-то, кто возненавидит Мартина. Неважно, за что — за талант, за богатство, за счастье. Но мы будем к этому готовы. Самое главное, что теперь мы вместе.
