Он отводит взгляд и осторожно трогает вышивку на рукаве моего платья.
— Обнимемся? — предлагаю я ему, — хочешь, тебя обниму? Малыш? Или поиграем? Может, хочешь пить или кушать? — я задаю эти вопросы с паузами, и на каждый малыш робко мотает головой. На столике лежат книжки и фломастеры, которые я купила в Детском мире, и я с энтузиазмом хвастаюсь за них. Единственное приятное занятие тут — это занятия с ребёнком.
Я рисую солнышко, домики, животных, вожу ручкой малыша по альбомным листам, пихаю кусочки мозаики в книжках, и неожиданно понимаю одну простую вещь, глядя, как ребёнок пытается неуверенно за мной повторять: он, похоже, впервые занимается подобным.
— Боже, малыш… — вырывается у меня, — как же вы играли с мамой? — он в ответ робко мне улыбается, и, будто застеснявшись, опускает глазки в пол. На первый взгляд у малыша вроде бы нет неврологических проблем. А я начинаю подозревать, что эта странная Мирослава просто плюнула на него, абсолютно им не занимаясь. Он просто почти ничего не умеет!
— Не переживай, — подавив желание выбежать в коридор и заорать, выплеснув всю злость на эту женщину, я беру малыша за ручку. Он смотрит на меня уже увереннее, и снова улыбается, — мы с тобой все наверстаем. Да?
— Да… — тихо повторяет он., а мне охота расплакаться. Врагу бы не пожелала в два года узнать, что такое родительское равнодушие. Этот чертов Амир тоже хорош. У него ребёнок вернулся, а он куда-то отчалил.
Мы играем до самого вечера. Я уже могу с уверенностью сказать — это очень любознательный и умный малыш, просто действительно многое для него в новинку. Может, он действительно принимает меня за маму, а может, просто цепляется за человека, который хотя бы просто похож на его мать, но под конец дня малыш становится веселее и увереннее выражает эмоции, что-то лепеча на птичьем языке.
Нашу идиллию прерывает стук в дверь. Спустя мгновение она открывается. На пороге появляется та же самая молчаливая нянька. Сухие, тонкие губы поджаты недовольно.
— Уже вечер, пора спать, — произносит неожиданно она, а я пожимаю плечами.
— Я знаю. Прекрасно. Мы через пять минут уже ложимся.
— Я уложу и накормлю его. Амир Ринатович просил вас дождаться его возвращения у него в комнате.
«А бедный малыш даже попросить ничего не может…»
— Ребенок уже поел и искупался. Я сегодня сплю тут! — отрезаю я, обнимая малыша, который доверчиво жмётся ко мне и зевает. Нянька впервые поднимает взгляд и прожигает меня им. Ух. Грозная женщина.
— Амир Ринатович сказал, чтобы вы спали в его комнате, — повторяет она таким тоном, будто хочет откусить мне голову.
У меня перехватывает дыхание. Мало мне этого Амира, так ещё и все остальные решили, что могут помыкать мною, как хотят?
— А я сказала, что сплю сегодня тут! Если он чем-то будет недоволен — он может прийти и сказать мне об этом! — сквозь зубы шиплю я. Тонкие губы поджимаются вообще в едва заметную ниточку, но мне плевать, — видите, что малыш тревожится? Я обязательно расскажу Амиру, что вы хотели заставить ребёнка переживать, засыпая без матери, если сейчас же не уйдёте!
Тётка разворачивается и уходит, закрыв дверь. Фыркнув ей в спину, я переодеваю малыша в пижаму, которую нашла в комоде, обнимаю и укладывают в кровать. Потом вспоминаю, что хотела дать ему попить перед сном.
— Погоди секундочку, — произношу я и убегаю в соседнюю комнатку. Там есть детский столик, холодильник и чайник с водой. Наливаю немного воды в кружку, возвращаюсь и вижу, как малыш уже лежит с закрытыми глазами и размеренно дышит.
Видимо, ему хватило потрясений за эти два дня с головой. Я уношу кружку обратно и принимаюсь бродить по комнате, все рассматривая, перебирая вещи, пытаясь понять, как тут жили раньше. Родители не скупились ребенку на игрушки, но большинство из них выглядят слишком новыми… будто бы ими и не играли.
Я открываю шкафчики, нахожу в комоде рюкзачок, раскрываю его и достаю свидетельство о рождении. Тимур. Тимка, Тимошка. Ему подходит это имя. Почему-то мне кажется, что малыша так назвала Мирослава — имя кажется мне ласковым, Амир наверняка бы выбрал более резкое… может, я ошибаюсь. Следом выпадает та самая записка, и я кручу её в руках. Просто лист бумаги. Никаких опознавательных знаков.
В ящике лежат документы, которые я быстро просматриваю. Плановые осмотры, взвешивания, прививки, УЗИ. В самом низу лежит альбом «Мой первый год», который я с трудом вытаскиваю, и, с замирающим сердцем раскрываю.
— О, Боже, — вырывается у меня. Я едва не роняю альбом из рук, и в этот момент дверь открывается.
Я вскидываю голову. На пороге стоит Амир.
Эпизод 24
— Посмотрела? — усмехается он и заходит в комнату. Я снова пораженно смотрю в альбом, на фотографию. Первую фотографию с малышом и его матерью.
Не могу поверить! Я в очередной раз чувствую, будто схожу с ума — на фотографии я. Те же длинные волосы с рыжим отливом, светлые брови, такой же нос, губы и глаза, да даже дурацкая ямочка на одной щеке — и та есть!
— Не может быть… — бормочу я, переставая хоть что-то понимать. Я думала, мы с Мирославой всего лишь похожи. Однако, женщина в зеленом платье на фото, которая держит на руках сверток с малышом — моя копия. Я растерянно поднимаю взгляд на Амира.
— Вы говорили, что мы похожи. Да мы просто одно лицо!
Он молча идет к кроватке, где спит малыш. Садится рядом с ним, и осторожно проводит ладонью по темным волосам. Я даже замолкаю, не решаясь прервать такой момент и рассматриваю белые шрамы на смуглой коже руки. Это поразительный контраст — такой огромный и суровый мужчина рядом с маленьким, спящим крохой.
— Что тебя удивляет? — приподняв иронично бровь, наконец смотрит в мою сторону Амир.
— Люди не могут быть настолько похожи. И потише говорите, малыш спит. Это что, какое-то спланированное похищение? — я листаю альбом, и перед глазами мелькают фото. Тимур, Тимур, вот снова он с матерью — она уже накрашена так, как я никогда не красилась, но сходство очевидно. Месяц ребенку, два, три… на четвертом месяце фото неожиданно кончаются и дальше идут незаполненные листы. Похоже, Мирославе просто наскучило вести альбом, и я с хлопком закрываю его.
— Не пойму, это фотошоп? Бред какой-то. Фотоколлаж?
— Может быть, вы сестры? Они иногда бывают похожи.
Я вскидываю голову. Возмущенно втягиваю воздух и яростно шепчу:
— Смешно! Вы издеваетесь?! Глупая шутка.
— Я редко шучу, — Амир поднимается, прекращая гладить малыша. Мне становится зябко — темные глаза смотрят на меня со снисходительностью и иронией. Будто бы этого монстра забавляют мои метания. Мужчина неспешно подходит к комоду, открывает один из ящиков и что-то ищет там. Достает темный прямоугольник и швыряет мне. Я едва успеваю его поймать, и едва не роняю альбом.
