— Закончила?
— Хм… — вздыхает, не скрывая удовольствия. — Нет. Мне еще примерно полстраницы осталось.
Поймав ее стопу в ладонь, чуть сжимает пальцами, останавливая движения.
— Чего тогда добиваешься? Тяжелый семинар. Препод зверь, — напоминает Денис с заметной иронией.
— Рядом с тобой забыла. Все. Напрочь. Страх потеряла. На твоей совести будет, если меня отчислят в первую же сессию.
— Зачем тебе вообще этот «Плеханов »?
— В смысле? — выдыхает Яна, улавливая в его голосе откровенное неодобрение. — Я же рассказывала, у отца хлебопекарня…
Отставив ноутбук на журнальный столик, жестом останавливает ее сбивчивое бормотание.
— Про бизнес отца я помню. А еще помню, с каким восторгом ты говорила, что мечтаешь петь.
Грустная улыбка смазывает безмятежную веселость Шахиной.
— На нашем первом свидании? — пытается шутить. — Я не очень хорошо помню, что тогда говорила.
Рагнарин так долго молчит, что ей приходится поднять глаза, чтобы одним махом удовлетворить сразу два чувства — любопытство и беспокойство.
Последнее под его тяжелым взглядом лишь усиливается.
— Что? — выдыхает Яна задушенно.
— Давай сейчас без вот этой твоей изворотливости. Что с пением? Ты же не лгала тогда. Почему сейчас выкручиваешься? Любишь петь?
Шахиной всегда становится некомфортно, когда голос Дениса, приобретая нажим, берет подобный выразительный тембр, чтобы терпеливо, словно упрямому ребенку, донести до нее какую-то информацию.
Начнешь сопротивляться — будешь выглядеть еще глупее. Да и бесполезно все это. Добьется Рагнарин своего.
— Очень люблю.
— Почему тогда учишься на экономическом?
— Потому что мечты — это всего лишь красивые фантазии. То, чему приятно предаваться наедине с собой, а жить приходится реальностью.
— Не верю, что ты это сказала.
— Я и не говорила, — вроде как вполне равнодушно Янка передергивает плечами. Но выдержать роль до конца у нее, конечно, не получается. Не умеет Шахина сохранять хладнокровие. Теряется в ощущениях. — В смысле… Просто повторила слова отца.
Они с Рагнариным, и это уже очевидно, на разных полюсах вращаются. Ее ответ ему непонятен.
— Послушай меня, Яна. Не хочу давить на тебя. Но ты должна понимать, что от твоего «сегодняшнего» выбора зависит вся твоя дальнейшая жизнь. А жить нужно тем, что тебе самой интересно.
— А тебе твоя работа нравится?
Отвечает Денис незамедлительно:
— По большей мере. Я занимаюсь тем, чему меня учили с детства. Допускаю мысль, что полюбил эту сферу под определенным воздействием со стороны родителей. Но у меня это уже произошло, Ян. Я себя не ломал. Ювелирка — все, чем я могу и хочу заниматься. У меня нет скрытых талантов. А у тебя — есть.
— Талант? Ну, относительно меня, это тоже сомнительное определение, — усмехается, отводя взгляд в сторону. — Ты вот даже ни разу не слышал, как я пою.
— Вообще-то слышал. Ты регулярно делаешь это в душе.
Ощущая еще больший дискомфорт, Янка инстинктивно тянет ноги на себя, чтобы поджать их к груди. Сгруппироваться и хоть как-то защититься от пристального разглядывания. Но Рагнарин, реагируя на эти жалкие попытки, удерживает ее стопу в своей ладони.
— Это… просто баловство. А по-настоящему ты не слышал.
Уловив его хриплый смешок, не может не улыбнуться. Хоть и не находит в себе смелости восстановить зрительный контакт.
— Перестань издеваться.
— Издеваться? — вроде как удивляется Денис. И ей не нужно смотреть на него, чтобы понимать, что он продолжает улыбаться. — В каком смысле?
— В таком. Заданный тобой тон, взгляд, подбор слов… Видишь же, у меня сердце сбивается, обрывается, сходит с ума… — откровенно сокрушается Шахина.
— Нет, не вижу. Как я могу это видеть? Я же не ЭКГ.
— Денис…
— Что, Яна? Почему не «Денис Рагнарин»?
Все ее безнадежные попытки успокоиться терпят окончательный и бесповоротный крах. Лицо опаливает жгучим румянцем. Стремительным пожаром вспыхивает все тело.
— Хватит уже меня мучить, — просит едва слышно.
— Мучить?
Заводя ногу девушки себе за спину, Рагнарин пересаживается ближе, практически зажимая ее в углу дивана. Отстраненно усмехается, когда планшетка выскальзывает из ее рук и с глухим стуком приземляется на пол возле них.
Скользнув ладонью по тонкой шее, сжимает пальцами затылок. Ждет, когда Шахина решится посмотреть ему в глаза.
— Да не мучаю я тебя, — голос неумышленно падает до хриплого шепота.
От его внимания не ускользает пробегающая по коже девушки дрожь. Больше не удивляется, ощущая ответную рябь волнения на своей.
— Как насчет того, чтобы спеть для меня?
— Для тебя? — округляет Яна глаза. Облизывая пересохшие губы, мотает головой. — Нет. Не хочу. Боюсь твоей критики. Если я спою плохо, ты мои чувства беречь не станешь.
— Откуда знаешь, что не стану?
Она не отвечает. Смотрит, как всегда, не скрывая трепета, и молчит. Зрачки расширяются, заполняя практически всю гладь радужки. Дыхание становится поверхностным.
Забывая о том, что просил ее петь, Денис склоняется и практически затыкает рот Шахиной поцелуем. Как вдруг слышит вопрос:
— А ты не считаешь певиц вульгарными? Мой папа считает, — упираясь руками ему в плечи, заглядывает в глаза.
— Вульгарность не зависит от рода деятельности.
— Знаешь… Честно говоря, я с трудом представляю, как буду всю жизнь заниматься хлебопекарней. Мысли об этом вгоняют меня в уныние. Наверное, величайшее счастье — жить тем, что тебе действительно нравится.
— Так живи.
— Как?
— Хочешь петь?
Все еще не решается признаться. Пожимает плечами, якобы неуверенно. А у самой взгляд вмиг меняется. Загорается восторгом.
— Есть один человек. Продюсер. По совместительству — мой хороший приятель. И он готов тебя послушать.
Глаза Янки округляются до максимума.
— Ты сейчас шутишь?
На ее лице отражаются самые разнообразные эмоции: от явственного недоверия до робкой радости, а Денис даже не сразу определяется с тем, как реагировать на вопрос. Стал бы он таким шутить?
— Нет. Я серьезно. Можем уже на этих выходных подъехать в студию.
Прикрывая веки, Шахина позволяет себе выразить восторг громким визгом.
Денис морщится и улыбается. Что ж, он готов признать: ему безумно нравится ее радовать.
