Если в первый переломный момент их отношений сдержал эмоции, сейчас они не хотят поддаваться никакому контролю. Гнутся, ломаются и вновь выпирают, словно раздробленные кости. Сквозь кожу упорно рвутся наружу.
В окно монотонно тарабанит дождь. И Денис, вслушиваясь в эту мерную дробь, тянет сигарету за сигаретой. Автоматический режим не работает, справляться с собой приходится в непривычном, ручном. Тяжелое сердцебиение, словно через стетоскоп, четко и гулко отдает битым ритмом в уши.
— Видишь же, у меня сердце сбивается, обрывается, сходит с ума…
Когда в кухне появляется Яна, у Рагнарина уже самый острый пик. Режим самоконтроля замыкает, искрит и с тихим потрескиванием вырубается.
Девушка пугается, пронзительно вскрикивает, и внутри него, не встречая положенного сопротивления, поднимается необузданная похоть. Бурлит и клокочет в теле. Подталкивает к действиям.
Он пытается «мотнуть» назад, вернуть сознанию трезвость мысли. Только все его «фишки» терпят оглушительное фиаско, когда Янка круто разворачивается, чтобы удрать обратно в комнату. Срабатывает какой-то дикий инстинкт хищника. Руки, действуя в определенном направлении, ловят ее на старте.
Обхватывая под грудью, Северный с силой прижимает хрупкую девичью фигуру к себе и отрывает ее от пола.
— Денис, нет! Нет!
Похоже на то, что она действительно напугана. Бьет ногами воздух. Царапает ногтями его руки. А у него внутри все уже огнем горит. Сумасшедшее вожделение нагревает и сгущает кровь. Стремительно толкает ее по венам, настраивая тело на удовольствие.
Понимает Рагнарин, что сегодня Янку уже не отпустит. Не хватает выдержки даже тащить ее до спальню. Никакого промедления. Разложит прямо здесь, на кухне.
— Отпусти! Отпусти меня!
Продолжает трепыхаться, будто пойманный в силки звереныш.
— Котенок, котенок… — хрипловато смеется мужчина. — Сначала делаешь, потом думаешь. Страшно тебе?
— Отпусти! Денис!
Отпускает, только затем, чтобы положить на стол. Притиснув одной рукой плечи Яны, второй давит ей на бедра. Склоняется, касаясь лицом ее лица.
Замирают оба. Дышать перестают.
Лунного света из окна недостаточно для того, чтобы разглядеть в глазах какие-то эмоции. Но его хватает, чтобы увидеть, как за считанные секунды меняется выражение Янкиного лица. В какой-то момент решимость Дениса пошатывает извечное милосердие. Но затем… Ее тепло, ее запах, ее сопротивление поднимают внутри него такие волны возбуждения, что темнеет в глазах. Мир расходится черно-белыми точками.
Вырубает все режимы. Остаются лишь инстинкты.
Выдыхает избытки ощущений матом, хотя не пристрастен к обсценным выражениям. Напирая, бездумно очерчивает языком контур ее губ. Яна содрогается от ощущений и, зажмуриваясь, пытается то ли что-то пропищать, то ли просто дышать.
— Что это было? А, котенок? Что это, мать твою, было?
Перемещая руки, Денис сминает пальцами длинную сорочку и через прохладный атлас вжимается бедрами в ее промежность. Яна громко, превышая все допустимые децибелы, охает и, вновь вздрагивая всем телом, потерянно стонет.
«Твою ж мать…»
Нет никакого желания выяснять с ней отношения. Хочется просто взять то, что ему положено, и точка. До беспамятства хочется. До изнеможения.
— Пусти… — продолжает она вырываться.
А у Рагнарина пульс заходится. Молотом в висках стучит. Услышать бы Янку сквозь пелену этой похоти.
— Я задал вопрос, котенок. Отвечай.
— Что я должна тебе сказать, черт возьми??? — выпаливает она на нервах.
Дрожит. Сладко дрожит. Не просто боится. Трепещет от волнения. Она ведь тоже голодная, недолюбленная его девочка.
— Зачем ты это сделала, Яна? Что с тобой в тот момент происходило?
— А тебе не все равно? Думаю, тебе плевать! Наверное, ждешь, чтобы я извинилась? Так вот: я не собираюсь этого делать. Иди ты к черту, Рагнарин! Потому что мне не жаль!
Учитывая сложившуюся ситуацию, не может не восхититься полетом ее смелости. Наглеть до такой степени… На контрасте с тем, какой тихой она в последнее время держалась, безрассудна до отчаяния.
— Вот как… — Денис делает паузу, давая себе самому возможность остановиться. Не сказать чего-то слишком грубое. — Думаешь, мне плевать на то, что моя жена разнесла полквартиры? Ладно, х*й с ней, с квартирой! Я лишь хочу знать, на хрена ты это сделала? На хрена, котенок?
Какое-то время она таращится на него, не мигая. Явно шокированная лексиконом, силой и частотой его голоса.
Растревожила душу, а теперь еще удивляется, мать ее…
Хочет подкинуть совет, чтобы переставала на него так смотреть, но едва она зажмуривается, чтобы подавить в себе какие-то эмоции, тотчас порывается заставить ее открыть глаза.
Плевать на последствия, не желает пропускать ни секунды этого столкновения.
— На меня смотри, — требует он жестким тоном, сжимая пальцами подрагивающий подбородок.
Дождь прекратился. Небо проясняется. В помещении, соответственно, становится светлее. Теперь Денис может видеть глаза Янки. Она смотрит. С такой массой эмоций… Кажется, еще секунда, и сметет их обоих.
— Ладно, я отвечу, только потом ты меня отпустишь, — выдвигает она ответные требования. — Я разнесла твою спальню, потому что ревновала! Вот и вся причина. Ты идеальный, а я — нет! Такая вот жалость! Смирись уже… Наверное… Потому что ни я, ни ты этого уже не исправим, — толкается плечами и затиснутыми руками, предпринимая новые попытки подняться.
Обездвиживает ее. Впивается взглядом. Бесцеремонно пробирается в душу. Считывает. Есть разница в том, искренен человек или фальшивит. Когда действует в порыве откровенно, можно принять любую эмоцию и любое ее последствие. Янка не на публику играет, не в желании что-то показать действует. У нее огроменная душа. Сегодня ее реально взорвало. Как бы ни злился, Рагнарин это понимает.
— Я ответила, ты обещал меня отпустить.
— Нет, я не обещал, — усмехается он, практически касаясь ее губ своими губами.
— Я… Отпусти…
— Нет. Не пущу.
И все же Денис отстраняется. Яна успевает вздохнуть то ли с облегчением, то ли с разочарованием. А потом… В лунном свете ярко сверкает серебристое лезвие ножа. Испуганно вскрикивая, девушка тотчас безотчетно замирает. Жмурится и беспомощно пищит, слыша треск распарываемой сорочки.
Поток холодного воздуха сплит-системы мягко скользит по ее беззащитному оголенному телу. Дразнит восприимчивые к таким колебаниям температур соски. Стягивает чувствительную кожу колкими мурашками.
От шока Яна не способна хоть как-то среагировать. Ни пошевелиться, ни слова сказать. Не то чтобы протестовать. Не ожидала чего-то подобного от Рагнарина.
