– И за что?
Глаза ир-Шамси снова хищно и остро блеснули.
– Ограбить меня хотели, – честно ответил Халид.
– Ах, вот как… – протянул благодатнейший. – Разбойники?
– Нет, хозяин постоялого двора да пара его работников. Увидели, что еду один, конь добрый и кошелек не пустой… Поднесли сонного зелья в вине, да я вкус вовремя распознал. А когда встал из-за стола своими ногами – втроем накинулись.
Про Ласточку он говорить не стал, чтобы не объяснять, сколько она стоит. А ведь эти трое на нее в первую очередь глаз положили. Вот за дурную жадность и поплатились.
– Ну, этот грех я тебе отпускаю. Ибо сказано: «Совершившему зло справедливость воздай полной мерой».
Предстоятель помолчал, а потом негромко сказал, глядя куда-то мимо Халида:
– Все мы идем по дороге, проложенной для нас богами. Идем и думаем, что свернуть некуда. А ведь перекрестки на этой дороге чуть ли не на каждом шагу. Вот свернули бы те трое вовремя – и остались живы. Что скажешь?
– Скажу, что будь у них дурман почище да подороже, то потерял бы голову я, а не они, – мрачно проговорил Халид. – Это хорошо, благодатнейший, когда свернуть можно, а ведь бывает, что либо прорвешься через засаду, либо сдохнешь. Вот когда дорога чистая, тут и оглядеться можно.
Несколько ударов сердца ир-Шамси смотрел на него, словно обдумывая сказанное, а потом негромко рассмеялся. Морщины-лучи разбежались от уголков глаз, но в самих глазах улыбка так и не появилась. Отсмеявшись, предстоятель взял со стола колокольчик и позвонил, а потом неторопливо уронил:
– Раэн просит, чтобы тебя отправили в Салмину. Будь пока гостем храма, а как соберется караван, тебе найдут место. Иди, Халид ир-Кайсах, именуемый Зеринге. И помни, боги долго терпят, но никогда не забывают. Потому осмотрись получше и подумай, куда ведет твой путь.
Халид молча поклонился и вышел вслед за появившимся в дверях прислужником. Между лопаток чесалось так, словно благодатнейший ир-Шамси смотрел поверх наложенной на тетиву стрелы. Облегчения от того, что его выпустили, тоже не было.
«Думай не думай, а ехать придется туда, куда велел Раэн, – усмехнулся Халид про себя. – И никакие поучения этого не изменят, а уж мои решения – тем более».
* * *
Фарис так и не узнал, где провел эту ночь целитель, потому что проснулся в одиночестве. Лежа на кровати лицом к стене и слушая, как уютно и мирно позвякивает посуда, он беспомощно замер, не решаясь ни встать, ни даже повернуться, и ненавидя себя за эту трусость. Вся его жизнь, такая понятная и беззаботная, в одночасье рухнула, разделившись на то, что было до вчерашнего утра, и то, что будет теперь. И эта новая жизнь казалась беспросветной тьмой.
Вчера, когда старый ир-Саттах, разом лишившийся двоих внуков, трясущимися губами зачитывал приговор, Фарис просто оцепенел, не понимая, что происходит. В чем его обвиняют? Он же честно все рассказал! Но явь обернулась кошмаром, от которого не удалось очнуться. С Фариса срывали пояс, привязывали к столбу, в собравшейся толпе всхлипывали женщины, а он, избитый и знающий, что скоро умрет, больше всего боялся увидеть глаза родных, на которых тоже лег его позор. Напрасно боялся, никто из них не появился на площади. Ни мать, ни ее братья, дядьки Фариса, ни младшие родичи… Вот тогда Фарис и понял, что уже мертв.
Он знал, что рядом с могилами погибших у Девичьего родника поставят шестое надгробье, но женщины рода не станут плакать над ним три дня, как положено по обычаю, и никакого имени на камне не напишут. И мать Фариса до конца жизни будет приносить цветы и медовое печенье только к могиле его брата, обходя заброшенный холмик, который быстро сравняется с землей. И никогда больше в семье ир-Джейхан не назовут ребенка его, Фариса, именем, доставшимся ему от прадеда, именем труса и предателя.
Фарис подумал о том, как встанет и выйдет на улицу, как увидит прежних друзей или кого-то из родичей – и его внутренности скрутились в тугой узел.
Не лучше оказались и раздумья о том, как ему теперь вести себя с приезжим целителем. До сих пор никто, даже отец с матерью не имели над ним такой власти, какую получил этот странный чужак. Обычай превращал ашара в бессловесную вещь наподобие коврика под ногами, и Фарис с содроганием думал, что на месте Раэна мог оказаться кто-то другой, не так великодушно настроенный. Например, кто-нибудь из семьи ир-Саттах…
А целитель не был похож на того, кто станет мучить беспомощного ради удовольствия, но даже с ним не хотелось встречаться глазами. Когда Раэн, проходя мимо, окликнул его, Фарис поглубже зарылся лицом в подушки, старательно изображая сон. И хотя понимал глупость этого, все-таки попытался оттянуть момент, когда нужно будет вставать.
– Эй, парень, – не отступал хозяин дома. – Ты сегодня есть собираешься?
Пришлось приподняться и вежливо отозваться, что он совершенно не голоден, так что пусть почтенный Раэн о таких пустяках не беспокоится. Желудок, прилипший к спине, возмутился и возразил урчанием, но Фарис опять упрямо уткнулся в стену.
– Значит, завтракать ты не хочешь? – насмешливо уточнил голос у него за спиной. – Что ж, согласен, еда без желания – верный путь к болезни. Но с этой бедой постараюсь помочь, лекарь я все-таки или нет?
Ш-шух! Одеяло слетело на пол, и на ничего не подозревающего Фариса, разогретого после сна, обрушился студеный водопад.
Ошалев, он кубарем скатился с постели и тут же вскочил на ноги. Прямо перед ним висели в воздухе два пустых ведра, покачиваясь, будто на невидимой веревке, и капая на полосатый шерстяной коврик. Целитель Раэн стоял у самой двери, прислонившись к ней и сверкая самой ехидной улыбкой из всех, виденных Фарисом.
Забыв обо всем и сжав кулаки, Фарис рванулся вперед, не глядя на взбесившиеся ведра, и… поймал брошенный ему ворох одежды. Его собственной одежды, причем сухой и целой! Только рубашка оказалась чужой, из серебристого шелка, да еще и расшитая по вороту и манжетам жемчугом – для мужчины непредставимая и странная роскошь.
Фарис вспомнил свою, изодранную, залитую кровью, – и осознание случившегося накрыло его с головой. Что он творит? Собирается подраться со своим спасителем?! Мерзкое слово «хозяин» он постарался отогнать, как отвратительного овода, норовящего сесть на открытую рану.
– Прости, твою рубашку спасти не удалось, проще было выкинуть, – проницательно сообщил Раэн. – Ну так что, будешь бить меня голым или все-таки сначала оденешься? – Устыдившийся Фарис уже начал подбирать слова для почтительной просьбы о прощении, но целитель окинул его пристальным взглядом от мокрых волос до ступней, поднял смеющиеся глаза к лицу Фариса и вкрадчиво добавил: – А хочешь, оставайся так. На красивое тело и посмотреть приятно, а дров я в очаг еще подкину – не замерзнешь.
В бессильной ярости Фарис кинулся натягивать подштанники, а затем и штаны, понимая, что снова попался на ту же уловку, что вчера. И ответить-то нечего, за границы положенной учтивости целитель ни разу не перешел, а шутки… Что ж, не Фарису на них обижаться!
