– Ты что ж такое говоришь, а, Шевари? – возмутилась тетушка Навадари. – По-твоему, как этот Люань за порог, так Лотос должна была за другого выскакивать? Может, еще за первого, кто посватается, чтобы в девках не остаться?
– Ну, за первого-то зачем? – пожала плечами Шевари, не переставая вязать – спицы так и мелькали в руках. – Раз уж она лучшая красавица была в этом их уезде, так выбрать могла, наверное. Уж не хуже этого Люаня там женихи водились. Да и не сразу, а подождала бы лет пять для приличия.
– А как же любовь? – простонал кто-то из молодых. – Она ж его любила!
– Эх, девицы… – вздохнула Шевари и бросила быстрый взгляд в сторону Наргис. – Любовью в холода не укроешься да в казан не положишь. Благо, что не сирота она была и не нищенка, а девица из приличной семьи, да еще и единственная дочь. Вот и прожила эти тридцать лет в довольстве. А если бы у нее на руках пять младших сестер было – и всех замуж надо выдать? Да родители старые… А если бы он не до свадьбы за птицей этой сорвался, а потом? Когда у них уже дети родились бы, а? Это, конечно, вряд ли. Мужчины только для невест готовы за волшебными птицами бегать, а станешь законной женой – и курицы на ужин не всегда допросишься. Но вдруг? Он, значит, уедет на тридцать лет, а ты с детьми? Да со своими родителями, да со свекрами, которых он на тебя оставил, а? Тут никакого волшебства не захочешь, лишь бы муж дома был, чтобы не одной с этим хозяйством биться. Ну, обещала она ему… Обещания надо держать, это верно. Да только и головой же думать надо. Поискал бы года три эту птицу – и хватит. Вернулся бы домой с подарками заморскими, так приняла бы его невеста и без птицы.
– А если бы не приняла? – спросила Навадари, воинственно выставив вперед подбородок. – Вот взяла бы да отказала, раз он слово не исполнил?
– Значит, сама дура! – отрезала Шевари. – Если живого жениха готова на глупую девичью мечту променять и на тридцать лет из дома выгнать, значит, не заслужила ни жениха этого, ни счастья женского. Вот скажи мне, Навадари, какая ей была необходимость в этой птице? Помнишь, наш почтенный гость другую сказку рассказывал? Как девица чинская бросила жениха перед алтарем и пошла на край света за лекарством для отца? И выслужила ведь зелье у этих драконов их чинских, и домой вернулась, и замуж потом вышла. Хоть жених ее и не дождался, да нашелся иной достойный человек, что такую дочернюю преданность оценил. Вот эта история по мне. Чтобы родного батюшку или матушку от смерти спасти, любому дракону рога посворачиваешь! Но Лотос-то не больная была, а просто ей красоту свою бесценную уберечь хотелось. Чтобы подружки старились, а она все молоденькой да свеженькой бегала. Красоту, ишь ты! – Шевари зло фыркнула, и спицы в морщинистых руках замелькали еще быстрее. – Мало ей было того, что и так первая красавица. Да и кто не красив по молодости? Или ты, Навадари, нехороша была? Или я? Да я бы свою молодую красоту всю по капельке сцедила и отдала, лишь бы мой Тарун с войны пришел. Только сгинул он в Степи, и могилы не найти. С волшебной птицей не вернется… А Лотос эта – дура из дур! И зря ей боги жениха вернули, как по мне. Еще и с молодостью! Вот встретила бы она его, а оба старые, и жизнь прошла впустую! Уж и не знаю, как бы тогда в ногах валялась и за глупость свою каялась. Хотя оба хороши, конечно. Она, дура, послала, а он, дурак, пошел! – сердито закончила Шевари в полной тишине.
– Мудрость почтенной госпожи велика и неизмерима, – уронил чинец, обводя молчащих женщин добрым и лукавым взглядом прищуренных глаз. – Но бывает мудрость счастья и мудрость горя. Когда говорит одна из них, то вторая всегда молчит, потому что знает, человек не способен слышать оба их голоса вместе. Блажен тот, кто в радости не забывает о горе, а в горе умеет помнить радость. – Женщины снова закивали, а чинец продолжил задумчиво и неторопливо: – Если бы Люань Жэ погиб или вернулся старым, не найдя огненную птицу, это был бы совсем другой рассказ, не менее назидательный. Он учил бы таким необходимым вещам, как осторожность, скромность и благочестие. Боги велели нам рождаться, стариться и умирать в свой срок. Нарушение этого порядка – большой грех. Но Цветок Лотоса получила суровый урок за свое честолюбие и гордыню. Тридцать лет – долгий срок, и все-таки она выдержала его, не поддавшись искушениям. Измени она Люань Жэню и выйди за другого, чем бы оправдалась перед собой, богами и людьми? А так она сохранила главное – верность.
– Верность… – тихо повторила Наргис и смутилась: на какой-то миг все глаза в комнате обратились на нее, но тут же снова женщины отвели взгляды.
Кто старательно уткнулся в рукоделие, кто тихонько зашептался с соседкой. А Лао Шэ медленно и торжественно кивнул ей, почти поклонился. Затем встал и согнулся уже в самом обычном почтительном чинском поклоне, проговорив:
– Прошу прощения, что мой скромный рассказ едва не оказался причиной распри в этом доме.
– Ну что вы, господин Лао Шэ, – улыбнулась Наргис. – Разве истина порой не рождается заново в спорах о ней, подобно змее, кусающей свой хвост?
– Ах, госпожа моя, – покачал головой чинец, – каждый раз мне приходится напоминать себе, недостойному, какой искушенный и пытливый ум сочетается с вашей красотой. Но если так, рассудите же нас, прошу. Должна была Цветок Лотоса ждать жениха, которого сама же отправила в далекий и почти безнадежный путь?
– Да, – уронила Наргис, чувствуя, как взгляды притихших женщин снова встретились на ней. – Ей не следовало просить у него такое непосильное и опасное доказательство любви. Но если Люань Жэ Седьмой все-таки отправился в путь по ее просьбе, честь требовала, чтобы она хранила ему верность, сколько бы он ни отсутствовал.
Старуха Шевари поджала губы, тетушка Навадари просияла победной улыбкой, а чинец снова поклонился. Он вообще кланялся легко, охотно и слишком часто для пожилого почтенного человека, но Наргис знала, что таковы чинские обычаи. Надир, правда, утверждал, что чинцы делают это, потому что верят, будто через взгляд человека можно узнать его мысли. Но какие мысли может скрывать добродушнейший Лао Шэ, всего лишь рассказавший занимательную сказку?
– А жениху той девы, что отправилась за лекарством для отца, тоже надлежало ее ждать?
Лао Шэ прищурился, и было видно, что ему искренне интересно. Шепотки среди женщин не стали громче, но общий разговор, хоть и тихий, усиливался, словно шум приближающейся волны.
– Да, если он любил ее и был человеком чести, – твердо ответила Наргис. – Ее причина отложить свадьбу была достойна уважения. Какая дочь не захочет спасти родителей? Но… – Она заколебалась и сказала с некоторым сомнением: – Будь я на ее месте, я сама бы вернула жениху обещание, чтобы ему не пришлось ждать напрасно. Если любовь достаточно велика, верность можно сохранить и без клятвы. Если же нет – клятва не поможет, лишь отягчит совесть и душу.
«Как вернул тебе брачные клятвы Аледдин, – иглой воткнулась ей в сердце мысль. – Он не хотел, чтобы ты связала судьбу с умирающим. Так почему же ты до сих пор не отпустишь ни его, ни себя? Есть ли честь в такой верности? Может быть, просто у тебя нет иного выбора, как хранить эту непрошеную и никому не нужную верность? Что бы ты сделала, если бы кто-то действительно тронул твое окаменевшее от горя сердце?»
