Наргис бережно взяла верхнее письмо из шкатулки и замерла. Внешне все было в порядке. Никакой тени или отпечатка не появилось на отполированной до зеркальной гладкости крышке из черного дерева, и письма были сложены именно так, как и должны. Но… Сухой цветок нарцисса, лежавший между листками последнего письма, распался на отдельные лепестки. И этот естественный след времени больно уколол сердце Наргис намеком, что ничто не вечно. А ведь она была так бережна с этим цветком… И он казался хрупким, но все еще достаточно прочным… Наргис осторожно ссыпала лепестки обратно и безнадежно погладила последнее письмо, не став его читать. Закрыв крышку, поставила шкатулку в тайник…
– Светлейшая госпожа, – заглянула в дверь Мирна. – Почтеннейший Амран говорит, что готов услужить вам, чем пожелаете!
– Спасибо, милая, – рассеянно улыбнулась Наргис, опять запуская пальцы в шерсть Барса. – Конечно, я его навещу.
Обязательно следует навестить доброго мудрого старика и его чинского друга. Выпить с ними чашку кофе, послушать изумительные сказки про Небесного государя и его подданных… Еще она, кажется, о чем-то хотела спросить Амрана ир-Галейзи… Но, наверное, это был пустяк, если он выпал из памяти! Она непременно вспомнит как-нибудь потом…
* * *
Фарис, насвистывая тягучую простенькую мелодию, старательно резал черенок для ножа из ровного сухого полешка. Руки у нистальца росли из нужного места, поэтому рукоять красиво изогнулась, чтобы ладно лечь в ладонь, вдобавок Фарис вырезал на ней мелкие чешуйки – теперь еще и не выскользнет…
Раэн, попивая горячее вино, лениво следил за работой подопечного и сам себе удивлялся. Что это его потянуло на нежности, когда он назвал Фариса «малышом»? Ладно бы Камаля или Надира, к которым его тянуло совсем иначе, горячо и чувственно. Однако Фарис? На него Раэн никогда не смотрел с вожделением, и все вольные шуточки при их знакомстве предназначались только для того, чтобы подразнить нистальца, вытащить его из мрачной пропасти вины и печали. Так откуда это внезапно сорвавшееся с губ ласковое словечко?
Он окинул взглядом стройную крепкую фигуру Фариса, сидящего у очага, и попытался представить хоть что-нибудь… этакое. Но собственный разум ехидно подсказывал, что Раэн – дурак, а Фарис вызывает у него не больше плотского желания, чем кто-то из давних друзей или побратимов, тот же Заноза, к примеру. Так же, как их, Фариса ему хотелось шутливо потрепать мимоходом по лохматой темноволосой голове, вытащить его во двор, чтобы показать что-нибудь интересное с саблей, подсунуть ореховое печенье, которое нисталец обожал… И ничего более!
Поняв это, Раэн вздохнул с облегчением и смог, наконец, подумать о более серьезных и важных вещах. Например, почему одержимый демоном позволил себе вмешаться в партию. Игры Равновесия – для людей, это они фигуры, которыми управляют Свет и Тьма. Демон же, пусть и вселившись в человеческое тело, не имеет права влиять на исход партии впрямую.
«Ну так и я не имею, – резонно подумал Раэн. – Пока опасность не угрожает лично мне, я должен быть только наблюдателем… А я вмешался в игру, когда спас Фариса. Подозревал, что он одна из ключевых фигур, и все-таки спас. А значит, противоположная сторона получила право на ответный ход мимо правил. Вот и разгадка. Теперь ставки неминуемо повысятся, и ходы противников могут стать вовсе непредсказуемыми. Думается мне, все решится к новолунию, это самое удобное время, чтобы познакомить добрых честных жителей Нисталя с весточкой из Аккама. Только бы Камаль успел. Без того, что он должен добыть, мне могут и не поверить. А ждать еще один месяц чересчур опасно…»
Горячее вино, мягкое покрывало и тепло от очага наконец сделали свое дело, и Раэн, вполглаза дремавший всю ночь, расслабился, проваливаясь в сон. Ему не помешало даже то, что небольшая лавка в углу кухни плохо для этого подходила. Оказалось, на ней достаточно удобно свернуться… Фарис, увидев, что он засыпает, тихонько вышел из кухни, и Раэн окончательно уплыл в сонное забытье, утешив себя, что все равно собирался это сделать.
Качаясь на волнах между сном и явью, он первым делом потянулся в сторону своей Тени и даже во сне нахмурился. Халид опять влип. Он кого-то выслеживал, Раэн чувствовал это через его настороженность и особенную хищную внимательность, с которой Зеринге смотрел на своих спутников. И что хуже всего, в мыслях и чувствах его легко читалась жажда чьей-то смерти.
«Голову оторву поганцу, – тоскливо подумал Раэн. – Вот зачем я его всеми силами вытаскивал из колеи прежней его судьбы? Чтобы он снова сорвался? И не рявкнуть ведь издалека, чтобы прекращал дурить. Сам оставил ему слишком много воли, и теперь этот фокус проделать не получится… Ну что ж, если он действительно взялся за старое ремесло… Значит, будет у меня новая Тень. Может, и неплохо, если она окажется не такой строптивой. Хотя жаль… Привык я к нему. Слишком легко привязываюсь к людям, не зря наставники предупреждали об этом, как о моей величайшей слабости…»
Он оставил Зеринге его собственным решениям, куда бы те ни привели ир-Кайсаха, и потянулся к Наргис через Барса – живой артефакт, над которым не зря столько работал. Легонько коснулся теплого золотистого сияния, которым воспринимал душу девушки, и мечтательно улыбнулся, но тут же снова встревожился. Это светлое и яркое, но не слепящее золото было окутано едва различимой темной сетью чужого заклятия. Очень искусно сплетенного, почти незаметного и все-таки гасящего собственный свет души Наргис, влияя на ее мысли и поступки.
Раэн попытался снять эту сеть, но она ускользала, потому что была слишком туго вплетена в суть души девушки. Он пригляделся, пытаясь определить, что именно сеть делает… И понял, что она двойная.
Верхний слой представлял собой довольно частое заклятие, которое не позволяло жертве думать о чем-то определенном, постоянно пряча от нее эти мысли. Точно так же работал, например, обычный отвод взгляда, которым пользовались не только настоящие маги, но даже ярмарочные шарлатаны или воры. Смотришь на что-то – и не видишь это. Или отворачиваешься, потому что забываешь, куда должен посмотреть…
Он не мог понять, что именно прячут от Наргис, но этот слой не изменял сами ее мысли, и была надежда, что девушка сбросит его самостоятельно, как только реальность хотя бы раз прорвется через иллюзию с нужной силой.
Однако под первым слоем был еще один, сплетенный с таким поразительным искусством, что плавающее в волнах сна сознание Раэна едва не вынырнуло обратно в явь от нехорошего удивления подобным мастерством. Этот слой делал Наргис неуверенной в себе и собственных чувствах и желаниях, робкой, нерешительной… Он вытаскивал на поверхность все ее слабости, заставляя девушку сомневаться в каждом шаге и, как следствие, искать опоры у кого-нибудь, кого она признает мудрее и сильнее себя.
Раэн отчаянно попытался коснуться этой мерзости, но не смог даже ухватить ее краешек. Более того, сеть глубже погрузилась в сознание Наргис, а Барс, который служил Раэну маяком и якорем, беспокойно завозился в дремоте, и Раэна выбросило обратно в его собственное тело, проснувшееся в Нистале.
– Дурной сон? – сочувственно сказал Фарис, показываясь в дверях. – Ты стонал. Я не знал, можно ли тебя разбудить, и не стал…
